Тема: логика смысла и смысл логики
Автор: Смирнов А.В.
Основное:
Источник [1]: «Логика смысла как философия сознания, Приглашение к размышлению», Москва, 2021.
https://iphlib.ru/library/collection/persmon/document/Smirnov_Logika_Smysla
Источник [2]: Осознать смысл, осмыслить сознание: манифест Другой философии: сб. статей / отв. ред. серии Р.В. Псху; отв. ред. тома А.В. Смирнов. – М.: ООО «Садра», 2022. – 392 с.
https://iphras.ru/uplfile/root/books/2022/Smysl_2022.pdf
.
Дополнительное:
Источник [3]: Процессуальная логика / А.В. Смирнов, В.К. Солондаев. — М.: ООО «Садра», 2019. — 160 с.
https://iphlib.ru/library/collection/persmon/document/Smirnov_Solondaev_2019?ed=1
Источник [4]:
Философский журнал, Текущий выпуск, Том 15 № 4 (2022),
2022. Том 15. Номер 4, https://pj.iphras.ru/index
Источник [5]: Философия Н. Кузанского и Ибн-Араби , Два типа рационализации мистицизма
Статья была опубликована в сборнике «Бог, человек, общество в традиционных культурах Востока». М., Наука, 1993, с.156-175.
http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000564/index.shtml
***
Проповедь:
После изучения вышеуказанных работ, так и не удалось составить какое-то единое представление о «логике смысла», как наиболее явном своем интересе. Это не в коей мере упрек в сторону автора темы, а скорее способ дискурсивной «остановки» перед некой бифуркацией собственных мыслей.
Во-первых, в 19-ом веке философию отделили от естественных наук для того, чтобы она занималась не уникальным (физически, химическим, биологическим, …), а универсальным. Или, как сейчас говорят – междисциплинарным. Отвечает этому критерию работы А.В. Смирнова? – В большей мере «да», в меньшей – «нет».
Во-вторых, у меня «узкопрофильный» интерес к философии, поскольку центром моих изучений стали эйдосы – их история и присутствие в науках. А эйдосы в двух главных работах упоминаются всего 6 раз, и то не А.В. Смирновым. То есть, есть вероятность, что я смотрю на труды автора предвзято. Наверняка у меня с автором, различные смыслополагания как акты сознания в представлениях автора. Как тут «проповедовать» объективно? Поэтому в этой части просто собраны ссылки на труды автора в неком тезаурусе с минимальными замечаниями сопроводительного характера, а принципиальное личное мнение вынесено в «заключение».
[1], [2] (везде далее выделено мной – В.С.):
«cogito ergo sum»:
Размышляя над декартовским cogito ergo sum Смирнов В.А. пишет:
«Необходимость логики смысла как философии сознания вытекает из требований картезианского принципа радикального сомнения. Логика смысла отвечает на вопрос о том, как возможно утверждение cogito ergo sum, и обосновывает необходимость другого утверждения — cogito ergo ago. Сознание рассмотрено как деятельность смыслополагания.»
«Посткартезианская философия сознания может рассматриваться как выполнение «программы cogito ergo sum». Декартова формула определяет исходную позицию дальнейшего рассуждения: сферой абсолютного полагается сознание.
Только моё сознание служит для меня безусловно несомненным. Сознание дано мне как акты сознания; любой акт сознания, любое из проявлений cogito для меня, несомненно. Я могу сомневаться в любом содержательном утверждении; но я не могу сомневаться в том, что я сомневаюсь. Так Декарт открывает сознание как единственное надёжное основание и единственный надёжный предмет исследования.»
«Я говорю «логико-смысловой» потому, что нужен логический инструмент, чтобы отождествить нетождественное. Ведь «быть» — иное, нежели «знать», «хотеть», «ощущать», что следует хотя бы из того, что акты сознания по необходимости множественны, тогда как бытие не умножается. Sum, «аз есмь», всегда одинаково; точнее даже, оно — одно и то же. Но cogito — всегда иное, всегда другое. Тожесть и инаковость оказываются оборотными сторонами друг друга, и чтобы с этим справиться, нужна логика, способная перебросить мостик от единой тожести к множественной инаковости.»
«В формуле cogito ergo sum скрыто смыслополагание.»
«свернутость-развернутость»:
«Качание европейской философии между двумя полюсами — системостроительства и системоразрушительства, конструкции и деконструкции — составляет порочный круг. Чтобы разорвать его, надо попрощаться с линейностью конечного обоснования. А сделать это можно, только обратившись к идее свёрнутости-развёрнутости.»
«Такое разворачивание – это всегда разворачивание целостности «что-и-какое», поскольку «что-и-какое» всегда – это объединение и противоположение, которые могут быть устроены по-разному, откуда и проистекает различие логик. (Как по-разному они устроены в случае рода-видовой иерархии и в случае цепочки процессуальных протеканий действия между действователями и претерпевающими – в случае субстанциального и процессуального типов рациональности.) Любая большая культура разворачивает одну из способностей человеческого разума как такой-то тип рациональности.»
«связанность»:
Упрекая современную философию в линейности, Смирнов пишет:
«Линейность конечного обоснования хорошо соответствует атомизму как стратегии научного познания. Она предполагает выделение исходного, далее неделимого элемента и выстраивание всего, что подлежит объяснению, на основе этого элемента. Такое выстраивание требует принятия идеи связи между элементами. Элементы и их связи — такова в самом общем виде схема объяснения и в науках, и в философии, когда на вооружение принимается линейная атомистическая стратегия объяснения.»
Как мы знаем, «Элементы и их связи» – это атрибутика теории систем, о которой автор не упоминает. Очень наглядным моментом, характеризующим понимание теории систем, является эта фраза:
«В геометрии мы имеем элементы: точка, линия, плоскость — и отношения между ними: совпадать, не совпадать, пересекаться, образовывать угол, быть параллельным и т.д. В арифметике мы имеем числа и отношения между ними — операции сложения, вычитания и т.д. В алгебре — переменные и действия над ними.»
Во многих рассуждениях присутствует двойственность мира:
«Иначе говоря, линейная атомистическая стратегия объяснения должна была бы не только давать горизонтально выстроенное знание в горизонте каждой из наук, но и вертикально пронзать их, нанизывая на единый стержень и выстраивая иерархию всего знания наподобие древа Порфирия, выводя один уровень из другого и принимая некий за исходный элемент.
Но наука не только не делает этого — она в принципе не может этого сделать. Не может потому, что неспособна объяснить содержательный скачок при переходе от одного уровня к другому.»
Эту двойственность автор замечает в отношении языка:
«Ушедший век много говорил о языке, но, похоже, так и не сказал самого главного. Язык — это удивительное место встречи, слияния и неслияния тех двух отщепов, которые в европейской интеллектуальной истории разлетелись в разные стороны и никак не сойдутся, не склеятся: отщепа материального и отщепа идеального, объективного и субъективного, внешнего, данного нам опосредованно и от нас не зависящего, и внутреннего, данного нам непосредственно и находящегося, по крайней мере частично, в нашей власти. Все проблемы и все загадки, все ходы европейской философии — вокруг того, как свести эти две стороны так, чтобы зазор между ними исчез или стал хотя бы минимальным. Или «терпимым».»
Исследуя язык, Смирнов выделяет главную его черту – связность:
«В этом главное. Суть языка, взятого как речевая деятельность, не как набор формальных средств, — именно и только связность. Но именно связность никак не поддаётся схватыванию, если мы следуем, вслед за всей европейской традицией по крайней мере начиная с Платона, стратегии линейного выстраивания знания через конструирование сложных объектов из исходных элементов.»
«Язык и сознание — наш доступ к связности. И не просто доступ к ней. Такое выражение неверно: связность составляет саму стихию и языка, и сознания. Значит, понять и объяснить, и в том числе узнать, как работает язык и сознание, можно только через стратегию свёрнутости-развёрнутости, и ни в коем случае нельзя через стратегию линейного атомистического конструирования. Но именно здесь эти две стратегии сталкиваются, претендуя на объяснение одного и того же.»
«От Платона до Гегеля, и даже дальше, европейская философия принимала за связность — диалектику. Но диалектика связывает, а не является связностью. Она связывает, начиная с чего-то: ей нужно это начальное звено, всё тот же элемент, к которому она приложит себя и в котором явит своё действие. Европейская диалектика стремится распустить, почти растворить субстанциальность исходного, вычленив в нём внутреннюю сложность, противоречия, и затем, сыграв на их игре, вывести новую содержательность. Диалектика пытается расстаться с субстанциализмом, с элементарностью начала и с линейностью вывода; но ей это не удается. Она ведь так и движется от значения к значению, и смысл диалектического метода — выявить неочевидность субстанциальности, т.е. закрытости, законченности значения, показать таящиеся в нём возможности перехода к другому значению. И так далее: вновь обретённое значение также явит свою сложность, неоднозначность и благодаря этому потребует нового значения. Такие переходы у корифеев диалектики — почти разворачивание. Но именно почти; и замечательно (т.е. достойно того, чтобы быть взятым на заметку), что Николай Кузанский не верит этим блестящим текстам. Не верит в том смысле, что его программа не может быть выполнена ни теми, кого он знал, ни теми, кто пришёл после него.»
«Формализм никогда до конца — не формализм, а значит, при любом основывающемся на формализме научном объяснении должна быть введена смысловая изначальная «смазка», смысловой мотор, без которого формализм — пустышка.
Избавиться от бессвязности. Это значит, что нам нужно научиться работать со связностью. Но связность изначальна, её нельзя ввести «потом», сперва разрубив секирой линейного атомизма, как нельзя, склеив разбитый сосуд, получить несклеенный. Надо начинать со связности. — Вот, собственно, и сказано главное: вожделенным началом философии является связность.»
У «целостности» есть свой раздел, но у автора они сильно связаны с «связностью»:
«Противоположение-и-объединение — это чистая связность, связность как таковая. Или, что тоже самое, целостность. Слово «целостность» употребляется тут и там, и там и тут — совершенно невпопад, поскольку под целостностью понимают свойство целого или свойство быть целым. Но целостность не сводится к целому, скорее наоборот. Если нужно определение, то вот оно: целостность — это то, что не может утерять что-либо из себя, не разрушившись целиком, и в чём содержательная наполненность каждого зависит от содержательной наполненности всего остального.»
Борясь с формализмом представлений, автор дает понять, говоря современным языком, что целостность это нечто инвариантное:
«В отличие от этого, подлинное, целостностное сворачивание-разворачивание не начинается и не заканчивается, оно не продолжается и не длится, не останавливается и не возобновляется, не прирастает и не умаляется: известное выражение «всё во всём» выражает предчувствие свёрнутости-развёрнутости.»
«Способность к связности – это вовсе не способность к знакам. К знакам, к оперированию ими способны, конечно же, животные. Но к связности животные если и способны, то не все и лишь к самым простым формам связности, но не к высшим или сложным.
О связности чего идет речь? Дело в том, что мы всегда воспринимаем мир как нечто, которое является таким-то. Вот это – минимальное и несокращаемое; то, что мы не можем редуцировать. Иначе говоря, мы воспринимаем мир как «что-и-какое». Мы никогда не можем говорить о чистом субъекте или о чистой субстанции. Неоплатоники попробовали говорить о Едином как о чистом «что» без всякого «какое»: Единому ничто не предицируется. Не получилось. Значит, полагание «что-и-какое» – это именно полагание связности, такой связности, которую мы не можем разорвать. Если мы оторвем одно от другого, они перестанут быть: «что» без «какого» не является «чем-то», а «какое» без «что» тоже не является «каким».»
.
«целостность, сознание», «ККБ»:
«Под целостностью я понимаю то, в чём ничто не может быть определено и понято без обращения ко всему остальному и где ничто не может быть удалено без того, чтобы разрушилось всё. Можно сказать, короче: целостность — это различённость без различия. Это значит: различённость без и до субъект-предикатной структуры. То есть допредикативная различённость.
Целостность, таким образом, — это не целое и не свойство быть целым. Целое состоит из чего-то, имеет части. Целостность не имеет частей, поскольку она — до включения механизма предикации, а значит, и до всякой субъектности. Скорее целое производно от целостности — и как понятие, и онтологически.»
«И для рассмотренного варианта логики, и для естественного языка субъект-предикатная склейка представляет собой ядро целостности.»
«Целостность всегда имеется вся целиком; разворачиваясь, не прирастает, а сворачиваясь, не умаляется. [самодостаточная рекурсивность]Мы всегда имеем её — всю; целостность не бывает частичной и не может быть представлена частично, в отличие от целого. Мы говорили об этом на протяжении всей книги. Эта книга и написана в попытке представить целостностное разворачивание.
Почему целостностное, а не линейное?
Ответ на этот вопрос — те три тезиса, что обоснованы в этой книге не только внешним образом, как нечто внеположное её тексту, но и внутренне, самим её разворачиванием.»
«Какие же это три тезиса?
Первое (тезис): понимание сознания как эпистемной цепочки. Эпистемная цепочка — это условная линия разворачивания актов сознания, базирующихся на определённом варианте коллективного когнитивного бессознательного.»
«В этой книге предложено совершенно другое понимание сознания. Тот, кто захочет прочитать книгу и понять, что такое логика смысла, должен быть готов к этому. Надо быть готовым отказаться от всех существующих подходов к сознанию; как будто забыть их, вытеснить и убрать из поля зрения. Для того, чтобы принять новую точку зрения. Её можно выразить кратко: сознание — это способность к целостности. Я не буду здесь пересказывать то, что сказано в книге: вся она — разворачивание этого положения. Целостность как то, что имеется всегда целиком, что не имеет частей и что утрачивается (если утрачивается) также целиком: целостность как то же иначе. Это понимание выдвинуто и подробно разработано в книге.»
«Способность к целостности составляет коллективное когнитивное бессознательное (ККБ). ККБ задаёт понимание целостности как то же иначе и понимание субъект-предикатной связности. Центральная загадка сознания, загадка способности склеивать субъект и предикат в одно, при этом не утрачивая их как двоицы, не разрешена ни в каких теориях сознания. Понимание сознания как способности к целостности разрешает эту загадку. Мы видели, почему и как происходит субъект-предикатное склеивание и почему, следовательно, человеческое сознание направлено на вещи и почему человек способен к практике языка, т.е. к речи. ККБ связывает индивидуальное и коллективное сознание, точнее, служит тем отправным сгустком целостности, от которого и из которого разворачиваются и индивидуальное, и коллективное сознание.»
«Мы подошли ко второму из трёх тезисов, из которых разворачивается эта книга и которые в свёрнутом виде представляют логику смысла. Это — вариативность ККБ.»
«Тот самый глубокий, или, если угодно — самый начальный уровень, глубже и раньше которого нет человеческого сознания (именно человеческого, не сознания животных) — это уровень субъект-предикатной склейки, т.е. уровень ККБ. Здесь — простейшее то же иначе, простейшая представленность целостности: два как один и один как два. Обо всём этом мы подробно говорили в книге.»
«Для всех остальных логика смысла открывает совершенно новые, неизведанные горизонты разворачивания осмысленности. Об этом — вся книга, но здесь я отмечу несколько моментов.
(1) Логика смысла раскрывает загадку значения. Значение узнаётся не из словарей; значение всегда выплавляется из целостности. Мы показали это не для любого значения, а лишь для некоторых: значение связочных слов; значение понятий «единство», «противоположность», «сложение», «вычитание» и так далее. Это немало. Как продолжить этот ряд? Это — вопрос для будущих исследований.
(2) Логика смысла раскрывает загадку связности. Никто до сих пор не мог ответить на вопрос о том, как и каким образом подлежащее и сказуемое становятся чем-то одним — единым смыслом предложения, оставаясь при этом двумя разными. Точно так же никто не мог сказать, как и почему мы видим в мире вещи — и что такое «вещь». Логика смысла отвечает на эти вопросы.»
«Наконец, тезис третий. Два варианта ККБ, подробно рассмотренные в этой книге (С-ККБ и П-ККБ), равно как и другие, набросок которых предложен в Размышлении III.1, — это варианты разворачивания целостности как субъект-предикатной склейки. Субъектность — принцип множественности, но он не может иметь абсолютного значения. Это значит, что целостность требует не только разворачивания как субъект-предикатной связности, но и собирания целостности после субъектности.»
«Что такое «стволовая клетка» сознания?
Ключ ответа на этот вопрос – следующий: сознание – это способность к связности. (Не связанности, а именно связности.) Что такое связность? Это именно то минимальное, что может развернуться. Способность к связности – ключевая способность человеческого сознания, которая отличает его от сознания животных.»
.
«S есть P»:
«Высказывание «это — красное», где «это» — нечто, данное нам в ощущениях, будет элементарным [Уайтхед, Рассел 2005: 170]1.
Чем обеспечивается самоочевидность так введённого понятия «высказывание»? Только тем, что оно использует, пусть и неявно, формулу «S есть P». Отсылка к этой формуле служит чем-то далее не разъясняемым и самоочевидным. Формула «S есть P», пусть и в неявном виде, фактически выступает у авторов «Principia Mathematica» в качестве предельной (далее не разложимой и не разъясняемой) и в то же время ядерной (исходной для всего дальнейшего построения) формулы, обеспечивающей понимание возводимого ими здания логицизма. В самом деле, если понятие класса задаётся через понятие пропозициональной функции (РМ *20), а понятие отношения — через понятия класса и функции (РМ *21), то оказывается, что за ключевыми категориями «Principia Mathematica» стоит формула «S есть P», поскольку только она обеспечивает универсальную понятность того, что такое «элементарное высказывание», — а без такой понятности невозможным окажется и всё здание расселовского логицизма.»
«В этом отношении (в том, что касается критики аристотелевского субстанциализма и стремления к ясности искусственного логического языка, помогающего мысли избежать ошибок и способного служить инструментом научного, опытного, индуктивного познания) «Логика Пор-Рояля» и логико-математические работы Б. Рассела представляют собой две яркие точки, между которыми пролегает ясная линия, доходящая до современности, и смысл моего возвращения от Б. Рассела к А. Арно и П. Николю — в том, чтобы эту линию задать, не прочерчивая во всех деталях. Для меня важно, что для авторов «Логики Пор-Рояля» предикационная формула «S есть P» выступает, вне всякого сомнения, как ядерная (исходная и неразложимая) логическая формула высказывания: к ней сводятся все многообразные языковые формы, которые может принять высказывание с тем же смыслом. Если этот момент (я имею в виду неизбежность формулы «S есть P») как будто замаскирован у творцов «Principia Mathematica»: ведь он если и высказывается, то скороговоркой, невзначай, вынужденно, и то же самое можно сказать о многих современных работах по логике, — то в «Логике Пор-Рояля» он, напротив, подчёркнут, выведен на поверхность. Во второй главе Второй части А. Арно и П. Николь подробно доказывают, что любой глагол глагольной фразы (т.е. фразы, имеющей форму «субъект + глагол») может быть представлен как «есть + атрибут», например, я иду → я есть идущий, я есть → я есть сущий 1.»
Мне важно было на этих двух примерах («РМ» и «Логика Пор-Рояля») показать, что никакое дистанцирование от аристотелевской метафизики и субстанциализма не устраняет и не может устранить зависимости от базовой предикационной формулы «S есть P». Это означает, что нам следует различать «субстанционально-атрибутивную метафизику» (выражение Рассела) и «субстанциально-устроенную предикацию». Если от первой мы можем отказаться 3, то можем ли мы отказаться и от второй? Два рассмотренных точечных примера дают отрицательный ответ. «Субстанционально-атрибутивная метафизика» — это семейство философских учений, и от них можно отказаться постольку, поскольку они носят содержательный характер. Но субстанциально-устроенная предикация — это не содержательное учение, которое мы вольны принимать или отвергать; это — базовый инструментарий построения любого содержательного учения, его критики и отвержения.
1. Последнее означает отрицание экзистенциального значения глагола «есть» и сведение его значений исключительно к связке как утверждению связи субъекта и предиката: «Глагол сам по себе не должен был бы иметь никакого другого назначения, кроме указания на связь, которую мы устанавливаем в уме между двумя терминами предложения. Но только глагол быть, называемый субстантивным, сохраняет эту простоту, да и то лишь в третьем лице настоящего времени — есть и только в некоторых случаях… Всё равно, сказать ли Пётр живёт или Пётр есть живущий» [Арно, Николь 1997: 84]. «Глагол rubet означает есть красный, заключая в себе вместе и утверждение и атрибут» [Там же: 86–87]. «Субстантивный глагол, когда он стоит один, как например, когда я говорю: Я мыслю, следовательно, я есмь, уже не является чисто субстантивным, потому что при этом с ним соединяется самый общий из атрибутов — сущее. Ибо я есмь означает я есмь некое сущее, я есмь нечто» [Там же: 88–89].»
«Формула «S есть P» выступает в качестве фундамента объяснения именно и только потому, что представляется самоочевидной и самопонятной. В силу чего? Какую базовую, универсальную интуицию задействует эта формула?»
«смысл»:
«Получается, что самый базовый, исходный элемент языка, фонема, не только не может быть определён без обращения к смыслу, но и, скорее всего, исключительно через смысл этот исходный элемент, фонема, только и может быть определён, не иначе: никакое формальное определение или же обращение к физическому субстрату не помогает. Но ведь смысловая область не может быть понята и имитирована на основе линейно-атомистической стратегии: не существует никаких «элементов» смысла, и никакая их «периодическая система» невозможна. Вообще провальны любые попытки формального обращения со смысловой областью и её имитации формальными средствами, в т.ч. средствами математики: в таких случаях всегда, явно или неявно, вводится интерпретатор, опосредующий формальные представления и сам смысл.»
«О «потере смыслов» и о необходимости их нахождения говорит сегодня каждый второй или третий. Есть даже некая «территория смыслов», где, видимо, эти смыслы как-то особенно густо водятся, наподобие снарков, и где за ними устраивают охоту. Но смысл не терялся потому, что им никогда не обладали; и смысл не терялся потому, что он не может потеряться, ибо без смысла невозможно ничто: всё находит свою последнюю опору именно в смысле, ни в чём ином.»
«Почти полная победа над смыслом одержана. И всё же мы остаёмся единственным из всего, что способно придавать смысл. Осмысливать. Автоматы умеют делать многое лучше человека, а скоро научатся делать всё лучше нас. Но они никогда не смогут придавать чему-либо смысл, не смогут осмысливать и, следовательно, не смогут мыслить. Исчислять и мыслить — совершенно разные вещи.»
«Таблица умножения, задавая правила счёта, не отнимает у нас свободы считать правильно или ошибаться в подсчётах. Точно так же самые простые закономерности логики смысла, о которых мы говорим, не отнимают у нас свободы связного или, напротив, бессвязного смыслополагания.»
«Закономерности смыслополагания, которые я хочу показать в этой книге, — это закономерности полной связности, и в этом своём качестве они подобны закономерностям счёта, задаваемым, например, таблицей умножения. Заметим, что тот путь понимания, о котором я говорю, изначально и в принципе не сопоставим и не совместим со знаковой теорией. Понимание — это смыслополагание, а значит, оно подчиняется тем же самым, единым законам смыслополагания. «Производство» и «потребление» смыслов не различаются с точки зрения законов, ими управляющих. Именно поэтому возможно взаимопонимание: другой человек поймёт то, что я сказал или сделал, или что сказали или сделали другие люди. Поймёт именно потому, что законы смыслополагания, руководящие пониманием, — те же, что руководили моим сознанием или сознанием других людей, когда мы говорили или делали что-то. И другой человек поймёт это именно в той мере, в какой применение этих законов пройдёт без срывов и без отклонений.»
«Таким образом, развиваемая в этой книге линия логики смысла — это линия связности. Она в некоторой — не в абсолютной — мере противостоит линии знака. Линия знака исторически — более древняя, она представляет архаичный пласт человеческого сознания, который роднит его с сознанием животных, во всяком случае — высших.»
««Смысл» рисунка — тема, к которой постоянно возвращается О. Памук. Один из героев его романа говорит:
Я снова и снова возвращаюсь к твоим работам… и каждый раз замечаю новый смысл — и, если можно так выразиться, пытаюсь перечитать рисунок, словно текст. Один слой смысла прячется за другим, и получается глубина, подобная той, что европейские мастера достигают с помощью перспективы [Памук 2015: 220].»
«О. Памук не раскрывает категорию «смысл»; однако он максимально заострённо показывает несовместимость, непримиримый конфликт между «смыслом» и «формой». Противопоставление «мир смыслов» — «мир формы» выступает у О. Памука как противопоставление мусульманского и европейского искусства:
В нашем рисунке смысл важнее, чем форма. Теперь же, когда наши художники начали подражать итальянцам и другим европейцам… миру смысла приходит конец и на смену ему идёт мир формы [Памук 2015: 436] (курсив мой. — А.С.).»
«Как уже говорилось в предыдущих Размышлениях, АЯТ трактует «слово» (калима) как единство двух сторон — «высказанности» (лафз̣) и «смысла» (ма‘нан)1, обеспечиваемое связью между ними, а именно — «указанием» (дала̄ла). Рассмотренные с точки зрения их роли в установлении данной связи, «высказанность» и «смысл» оказываются соответственно «указывающим» (да̄лл) и «тем, на что указано» (мадлӯл). Мы уже говорили выше, что «высказанность» — это звуки голоса, но не просто звуки (с̣авт), а именно такие, которые указывают на смысл; смысл — это то, что в нашей душе, что внутри и не может быть обнаружено как таковое, в собственном виде, но что узнаётся благодаря указанию — той связи высказанности и смысла, которая однозначно ведёт от одного к другому и наоборот. Характерной чертой всей этой конструкции служит неустранимое представление о том, что высказанность и смысл могут наличествовать только вместе (как действующее и претерпевающее немыслимы одно без другого) и только благодаря их связанности указанием (как действующее и претерпевающее непременно связаны процессом).
Указание высказанности на смысл — не единственный вид выявления смысла. Вот что пишет один из столпов арабской словесности ал-Джа̄х̣из̣:
Видов указаний на смыслы, как посредством высказанности, так и иначе, пять, не более и не менее: во-первых, посредством высказанности (лафз̣), во-вторых, жеста (иша̄ра) 2, далее, пальцев (‘ак̣д) 3, далее, письмён (х̱ат̣т̣), и наконец, такого состояния (х̣а̄л), которое именуется «состояние вещей» (нас̣ба) [Джахиз 1990, 1: 76]
Теория пятеричного указания на смысл устойчиво прослеживается в АЯТ. К примеру, Ибн Йа‘ӣш, комментируя «Подробную грамматику (ал-Муфас̣с̣ал)» аз-Замах̱шарӣ, констатирует, что «вещей, указывающих [на смысл], пять: письмо, [счёт на] пальцах, жест, состояние вещей, высказанность» [Ибн Йаиш 2001, 1: 70].
Существенным моментом такого понимания указания на смысл является тот факт, что отношение «указание» оказывается не внешним (по отношению к слову) отношением между словом и вещью, но, связывая «высказанность» и «смысл», оно составляет отношение внутри слова, параллельное отношению вещи к смыслу. В отличие от гносеологии, выстраивающей линейное отношение слово ⇒ идея ⇒ вещь, в рассматриваемом нами случае слово как будто и не соотносится с вещью. Вместо этого теория указания на смысл вводит «всеобщий эквивалент» — смысл, на который равно указывают и высказанность, и вещь, благодаря этой эквивалентности смысла способные замещать одна другую.».
«Как уже говорилось, отношение «указание» связывает со смыслом не только высказанность, но и вещь. Указание, беспрепятственно открывающее нам смысл за высказанностью, точно так же выявляет для нас и смыслы, на которые указывают вещи. Это открывание смысла есть равно «понимание», и в таком случае и вещь, а точнее, раскрываемый в ней (или «за ней», как выражается арабская теория) смысл, оказывается «понимаемым». Смысл, открываемый благодаря высказанности, и смысл, «понимаемый» в вещи, — это один и тот же смысл.
Может ли «смысл», о котором говорит О. Памук, интерпретироваться как «смысл» классической теории указания на смысл? Безусловно. Особенностью теории указания на смысл является её «смыслоцентрированность»: все виды указания отправляют нас к смыслу. Смысл — универсальная основа понимания, и понимание достигается через переход к смыслу, никак иначе. В этой теории высказанность не указывает на вещь внешнего мира; высказанность указывает на смысл, и вещь также указывает на смысл. Получается, что слово напрямую не связано с вещью и не соотнесено с нею так, как это предполагает теория семиозиса. Можно сказать, что в арабо-мусульманской теории указания на смысл слово отворачивается от вещи и поворачивается к смыслу. Внешний облик вещи как таковой бессмыслен — потому, что он как таковой, как «форма» (т.е. внешний облик), не указывает на смысл. Только указание на смысл даёт возможность понять вещь, сделать её осмысленной; это значит — даёт возможность перейти к смыслу, а не остановиться на внешней «форме» вещи, которая как таковая не отправляет нас к смыслу, точно так же как к смыслу не отправляет «звук» (с̣авт) как таковой.»
«Большие культуры «делают смысл» (восхитительное английское выражение), то есть осмысленны, разными (целиком разными) путями – но это один и тот же смысл (целиком тот же – тот же как целостность, иной как развернутая связность). Один и тот же потому, что смысл всегда один и тот же: смысл – целостность, а целостность не бывает иной для самой себя, хотя способна бесконечно многообразно меняться.»
.
«логика»:
«Логика смысла – это исследование связности и ее законов. Прежде всего субъект-предикатной связности, поскольку именно этот тип связности дает возможность воспринимать мир как систему вещей, строить высказывания и предложения обыденного языка, то есть отвечает за связное чувственное восприятие, логически выверенное мышление и обыденную речь. Никто до сих пор не мог сказать, почему предложение (самое простое: «Море синее») – это предложение, то есть нечто единое и неразъемное, а не два поставленных рядом слова, каким-то образом соединенных связкой. Логика смысла отвечает на этот вопрос. Отвечая на него, логика смысла открывает конкретный механизм субъект-предикатного связывания в С-логике. Связывание субъекта и предиката, в том числе подлежащего и сказуемого в речи или высказывании, перестает быть загадкой. Но тем самым открывается путь к пониманию альтернативного механизма установления субъект-предикатной связности. Мы избавляемся от векового догматического представления о единственности способа связи субъекта и предиката; у Канта это представление выражено как одновариантность способности суждения, которая не открывает априорных законов. Но это неверно: вариативность механизмов субъект-предикатного связывания и показ каждого из возможных вариантов в каждой из возможных логик смысла – это именно априорные законы смыслополагания. Способность суждения вариативна, а не одновариантна, и эта вариативность строго априорна.»
««Таким образом, контраст С- и П-логик – это прежде всего контраст механизмов обеспечения связности.
С этим связан и контраст базовых метафизик, развитых в системах С- и П-логического мышления. Если коротко, это контраст метафизики бытия и метафизики действия.»
«Логика смысла – это разворачивание целостности.»
.
«разум»:
«Универсализм, таким образом, который доводится философией до рефлективного осознания, – это такого рода универсализм: отдельное, принятое за всеобщее; универсальное в пределах данной, и только данной, большой культуры. Значит, до сих пор нет универсализма универсального; всякий универсализм локален.
Тогда возникает вопрос: сколько таких больших культур, сколько типов разума? Ведь способ полагания «что-и-какое» задает именно тип разума, ибо задает тип предикации, тип логики в строгом смысле, включая тип логического доказательства. Например, процессуальная логика работает только с единичным и нуждается, в отличие от субстанциальной логики, не в построении классов или их иерархий, а в выстраивании цепочек единичных процессов для составления строгого доказательства, и это меняет вообще все, весь ландшафт рациональности. Сколько таких типов разума? Мы сейчас с коллегами работаем над такой типологией. Мы выделяем как минимум четыре: субстанциальный (европейская большая культура), процессуальный (арабо-мусульманская большая культура), южноазиатский (индийская большая культура), дальневосточный (китайская большая культура).»
«Дальше. От того, с каким именно типом разума мы имеем дело, зависит, как именно будет устроено общество, его институты и ключевые системы общественной регуляции – право и этика.»
«Таким образом, вот суть моей позиции: есть разные типы разума в самом базовом значении этого слова, когда мы понимаем под рациональностью все, начиная с восприятия и поднимаясь через языковое мышление к теоретическому мышлению, включая строгую логику, тип доказательства.»
.
Заключение
1) Интерес моего (любительского) философского исследования – платоновские эйдосы в понимании «пяти видов сущего» («Софист»). Я с громадным уважением отношусь к наследию А.Ф. Лосева, который в трёх своих очень известных работах: «Античный космос и современная наука, «Самое Само», «Философия имени» декларировал один и тот же императив: «Эйдос (и) есть смысл».
Работы уважаемого А.В. Смирнова (Институт философии РАН) представленные в заголовке, имеют интерес для меня, в соответствии названия его темы: «Логика смысла». В этом контексте и исследовались его работы как мейнстрим философии (причастность к некому единому потоку философской мысли).
Об интересах и достижениях любого философа много говорит тезаурус и его контент-анализ (частотный спектр понятий) его работ. Хотя напрямую, такой контент-анализ не проводился, с большой долей уверенности можно сказать, что ведущими понятиями работ автора являются «связность», «целостность», «cogito ergo ago» «смысл», «логика», «свернутость-развернутость», «S есть P», … . Вот через такой «фильтр» и сделана попытка понять труды этого ученого.
.
2) Крайне интересны размышления А.В. Смирнова, над идеей устройства мира по принципу свёрнутости-развёрнутости, подчерпнутое им у Николая Кузанского. Сама формулировка принципа несет в себе некий фундаментальный инвариант, «издалека» напоминая аддитивный закон сохранения энергии, когда она из одного состояния переходит в другое не меняя суммы. Но в законе сохранения энергии меняется отношения, а в субстантивных операциях, это отношения остаются тоже неизменными, что предопределяет закон сингулярности мира как ведущий.
Этот концепт свёрнутости-развёрнутости очень хорошо вписывается в представление об эйдетическом устройстве мира, и полностью инвариантность бифуркации субстанций, как самостоятельной плоскости исчисления:
|∆А| + |∆П| = 1
|∆П|/|∆А| = 1
——————–
|∆А| = |∆П| = 1/2
Такая (двоичная) методологическая свёрнутость-развёрнутость присуще только эйдосам, где пассивная субстанция осуществляет динамику аддитивного (линейного) развертывания, а активная субстанция осуществляет динамику мультипликативного (квадратичного) сворачивания. (Хороший пример – деление клеток)
a) Детский пример таких операций – коробок рассыпанных спичек из которых можно составить геометрические фигуры в плоскости стола. Бифуркацию в таком варианте правильно рассматривать как изменение местоположения каждой спички «до» и «поле». С каждым актом бифуркации мы «сворачиваем» фигуру в замкнутый контур, «разворачивая» ее по периметру в длину.
b) Более «взрослый» пример – это работа с числами. Где есть пассивный эйдос числа:
полагание – единица – ряд – группировки – представление
и активный эйдос числа:
непрерывность – дискрет – сложение – умножение – степень
Пояснения к этому процессу, в широком смысле, есть в статье «Онтология и теория систем », а здесь хотелось бы добавить, для умозрительного (философского) понимания, аддитивность – это проявление неких общих свойств, которые мы связываем с веществом, и обычно с его массой. А вот мультипликативность представить посложнее. То, что умножение – это операция «квадратичная», мы знаем из семантического устройства числа, например, в первом «квадрате» от единицы до ста. Границами этого числа выступают разряды, которые удерживают число в рамках упорядоченной комбинационной двойственности: двадцать один, двадцать два, … семьдесят шесть, … девяносто девять, сто. В геометрии – это площадь, в физике – энергия, … .
Вот «сто» – это «квадратичный» контур, который сформировал рекурсивную семантику для выражения «сто семьдесят шесть». В системном представлении можно говорить о функциональности. Обычно функциональность понимают, как зависимость между областью определения и областью значения. Но это аддитивное представление (разных областей).
В мультипликативном смысле (ортогональности осей x , y), мы возвращаемся после вычисления значения «на родину» числа, поскольку и представимые обычно оси х и y, они организационно одни и те же – эйдетические. Именно ортогональность позволяет нам осуществить процесс мультипликации для активной субстанции.
Может быть это и не лучшее объяснение, но суть принцип свертки-развертки в том, что мы находимся внутри все той же организации, как выразился В.В. Демьянов: «Плоти Единого». У него это инвариантность суперструнного устройства мира. А нам это не важно, мы ищем механизмы объяснения адекватные конструктивным способностям мира, то есть используем истину как соответствие (Парменид: «Быть и мыслить – одно и тоже»). Такой организационной единицей выступает эйдос.
Укладывая строительный кирпич в стену, мы добавляем его (аддитивно) в стену. Но этот процесс бессмысленный, если мы из этой стены не будем делать некую объемную (кумулятивную) конструкцию, которая является, в итоге, композицией мультипликации, например – куб или параллелепипед . То есть наш дом, в самом широком историческом смысле, с самого планетарного начала, строился на принципах аддитивности и мультипликативности.
.
3) Не стоит того, чтобы упоминать надуманные противоречия между линейностью и нелинейностью, вот как в этой фразе:
«Язык и сознание — наш доступ к связности. И не просто доступ к ней. Такое выражение неверно: связность составляет саму стихию и языка, и сознания. Значит, понять и объяснить, и в том числе узнать, как работает язык и сознание, можно только через стратегию свёрнутости-развёрнутости, и ни в коем случае нельзя через стратегию линейного атомистического конструирования. Но именно здесь эти две стратегии сталкиваются, претендуя на объяснение одного и того же.»
Вот здесь, как мне представляется, некое непонимание как связаны в системной структуре ее фундамент: «элементы» и «связи». Это непонимание, в свое время, я принес из университетского образование в производственную практику под лозунгом «многомерности», где быстро от нее отказался, детально познакомившись с теорией графов, и принципами программирования.
Проще всего, сначала, это показать на примере. Пусть у нас есть структура из трех элементов – слов. Пусть они будут бессвязны для нас. Например: туман, кастрюля, гром. Вот здесь они атомарны, хотя мы можем синтаксисом установить между ними линейную синтаксическую связь в последовательности: туман кастрюля гром.
Но все меняется, если между словами появляется семантическая связь, образующая предложение имеющее смысл: «(1) бригада (2) строит (3) дом». Мы между этими словами можем насчитать (взаимо-обратимых) шесть связей: бригада строит, строит бригада; строит дом, дом строит; бригада дом, дом бригада. Попутно можно отметить, что последняя пара менее связана чем предыдущие семантически. Все становится на свои места, если мы рассмотрим универсальную квадратичную форму:
K11 K12 K13
K21 K22 K23
K31 K32 K33
Здесь диагональные члены представляют семантику слов (симметричные эйдосы), а «боковые» семантику их связей (несимметричные индексы). А все вместе это ведет к пониманию эйдосов, и императива А.Ф. Лосева: «Эйдос есть смысл!».
То есть в лосевском представлении, исходный момент возникновения речи не субъект-предикатное отношение, а эйдос. Примерно так, как описано в «Синтез эйдосов. Математика и лингвистика».
Надо отметить, что теория графов, по своей выразительности и наглядности ее двоичного субстантивного устройства («вершины» - пассивное, «ребра» - активное), стоят ближе всего к пониманию эйдетической онтологии.
.
4. Хотелось бы отдельно отметить одно обстоятельство, когда во [2]-й работе, в статье Концепция «логики смысла» А.В. Смирнова и философия сознания (материалы «круглого стола»), один из участников: А.В. Парибок, в ходе обсуждения высказал следующую мысль в отношении субъект-предикатной конструкции. размышляя о конструкции языка в индийской философии:
«Стало быть, смыслы находятся на уровне более глубоком, нежели уровень деления на субъект и предикат. <….> Так вот, более фундаментальное различение, где мы и можем строить типологию, таково: в любом случае вынесения мыслящим суждения во внутренней речи есть мой субъективный, лучше даже сказать «мой субъектный», как онтологического субъекта, акт выбора, благодаря чему я из всего многообразия, что я мог бы заметить, беру что-то и мысленно или устно говорю «это». А все остальное, добавляемое к «этому», будет предикатом. Это разделение на внутренний и внешний мир, и к внутреннему миру принадлежит акт выбора. И так мы соединяем логику с некоторыми онтологическими представлениями о сознании.».
Собственно, что я здесь хочу сказать. Что кроме особенностей европейского мышления (С-логика) и арабско-мусульманского мышления (П-логика) уже десятилетия существует программная логика, которая в моем представлении несет в себе «интернациональную», если можно так выразиться, черту оптимальности:
идентификация – эквивалентность – выбор – структурирование – композиция
Этот эйдос, в силу субстантивного устройства, несет в себе акторный характер. Или как модно сейчас говорить – агентный.
То есть, ИМХО, эволюция развивалась не на основе субъект-предикатных отношений, а на основе организационной единицы, которой и является эйдос.
В голову пришел такой пример, начало которому положил известный академик Л. В. Щерба : «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка». Его смысл в том, что язык представляет собой как бы голографическую конструкцию, согласно гомологическим уровням его морфологического строения:
приставка – корень – суффикс – постфикс – окончание
и строения частей речи по (Панов В.М., 1960 г.):
прилагательное – существительное – глагол – наречие – деепричастие
Ясно, что строение слов темпорально устойчивее, чем строение предложений. И даже до бессмыслицы изменяя слова, какой-то неявный смысл в строении фразы остается. Остается он и в таких предложений, составленных из одно-понятийных слов по «шаблону» эйдоса частей речи:
Красная краснота краснеет красно, краснея.
Живая живость живет живо, живя.
Умная умность умнеет умно, умнея.
Это все к тому, что субъект-предикатная формула и представление о паре подлежащее-сказуемое, это не изоморфизм или гомология. Это, как представляется, «призраки» субстанциальной двойственности мира. «Призраки», потому как за ними скрывается онтологическое (технологическое) кумулятивное устройство мира, открытое в свое время Робертом Бартини и Побиском Кузнецовым, для размерности пространства/времени [L/T], и расширенным мною до субстанциальных представлений [П/А], в кумулятивной формуле: (1/А – П/А – П/АА – ПП/АА – ПП/ААА).
То, что наречие как часть речи (4-й статус), которое в онтологическом плане отражает кумулятивный момент структурно/функциональной выразительности, перегружено;
-«Наречие (калькой с лат. adverbium) — неизменяемая самостоятельная часть речи, обозначающая признак действия, качества, другого признака или предмета. Слова этого класса отвечают на вопросы «где?», «когда?», «куда?», «откуда?», «почему?», «зачем?», «как?» и чаще всего относятся к глаголам и обозначают признак действия.»;
служит подтверждением тому, что эволюция языка еще далеко не закончена.
.
5. Свои исследования в философии я когда-то начинал с интереса, что понимают люди под словами «разум» и «сознание»? И путем разных исследований в контекст-анализе пришел к выводу, что разум – это метафора глагола. А в эйдетической логике – выбор. А если говорить философским языком способ становления (3-й статус). На каком-то этапе размышлений эти два понятия сложились в эйдетический пазл таким образом:
образ – понятие – разум – сознание – деятельность (дух)
Сам по себе разум, как формальный оператор, однозначен – выбор. Это результаты выбора могут быть неоднозначны, поскольку по Платону («Софист») становление происходит между (однозначным) бытием и (многозначным) небытием. Не будь такой неоднозначности, не было бы и живого.
Так что имеет ввиду автор, когда размышляет о разуме в рамках универсализма?
«Универсализм, таким образом, который доводится философией до рефлективного осознания, – это такого рода универсализм: отдельное, принятое за всеобщее; универсальное в пределах данной, и только данной, большой культуры. Значит, до сих пор нет универсализма универсального; всякий универсализм локален.
Тогда возникает вопрос: сколько таких больших культур, сколько типов разума? Ведь способ полагания «что-и-какое» задает именно тип разума, ибо задает тип предикации, тип логики в строгом смысле, включая тип логического доказательства.»
Как мне представляется, вопрос («сколько типов разума?») поставлен некорректно в философском плане. Логика, как отражения формального (в википедии – «нормативного») она сама по себе однозначна. К примеру силлогизмы Аристотеля. Многозначны ее содержания. То же самое и с «типами разума». Нейронная «операционная начинка» в мозгу каждого почти одинаковая, а вот результаты «приватного вычисления» могут быть разные, поскольку это определяется диалектической парой: уникальное/универсальное, в зависимости от воспитания и т.п.
Но дело даже не в этом. Я хотел выразить ту мысль, что философия будет в той мере универсальной, в какой будут позиционированы ее основания. И тут, кроме инструментария субстанций и эйдосов, я ничего пока не вижу. Но мы же не из пены морской появились?
.
6. Императив А.Ф. Лосева: «Эйдос есть смысл», в какой-то мере, можно расшифровать как приоритет универсального причинного «полюса» организационного начала, который задает первый герметический принцип,
«Всё есть Мысль. Вселенная представляет собой мысленный образ»?
для всего сущего как «с-мыслью». В том числе и для индивидов. Но исходя из того, что сама по себе причинность двойственна: каузальная/корреляционная ~ поведение/мысль ~ локальность/глобальность ~ автономность/всеобщность, то смысл – это пограничное состояние, как представление «символичного» у Ж. Лакана: реальное/воображаемое ~ символичное.
В нумерологическое шкале полилектики эйдос пятеричен. Но, на такую же привязку в арабо-мусульманской культуре указывает и А.В. Смирнов:
«Видов указаний на смыслы, как посредством высказанности, так и иначе, пять, не более и не менее: во-первых, посредством высказанности (лафз̣), во-вторых, жеста (иша̄ра) 2, далее, пальцев (‘ак̣д) 3, далее, письмён (х̱ат̣т̣), и наконец, такого состояния (х̣а̄л), которое именуется «состояние вещей» (нас̣ба) [Джахиз 1990, 1: 76]
Теория пятеричного указания на смысл устойчиво прослеживается в АЯТ. К примеру, Ибн Йа‘ӣш, комментируя «Подробную грамматику (ал-Муфас̣с̣ал)» аз-Замах̱шарӣ, констатирует, что «вещей, указывающих [на смысл], пять: письмо, [счёт на] пальцах, жест, состояние вещей, высказанность».
В восточной философии пятеричность крайне важна, поскольку представляет в своей основе теорию «У-Син», в самых разных ее приложениях, например, в акупунктуре, где она носит системный самоподобный характер.
Когда автор пишет, что
«Исчислять и мыслить — совершенно разные вещи.»
то я не согласен с ним. Как мне представляется, что бильярдные шары «мыслят», исчисляя как им разойтись по онтологическим законам, так и индивиды «мыслят» решая свои проблемы. Организационный уровень этого мышления совершенно разный как уникальное, а вот онтологический принцип как универсальное, как полагаю, один и тот же.
А универсальное возможно именно потому, что главный принцип нашего мира – организационное самоподобие. В свете чего, предполагаю, А.В. Смирнов и узрел очень важный принцип «свернутость-развернутость».
***