Тема: Социум
Источник: Melenovsky C.M. (ed.) The Routledge Handbook of Philosophy, Politics, and Economics; Routledge, 2022. — 488 p.
Содержит семь глав: I. Рамки деятельности; II. Принятие решения; III. Социальные структуры; IV. Рынки; V. Экономические системы; VI. Справедливое распределение благ; VII. Демократия
Каждая глава представлена пятью статьями. Итого 7х5=35 статей в данном сборнике. Интересной особенность данного сборника является то, что он написан совместно философами, политиками и экономистами (аббревиатура – PPE). Такая консолидация взглядов дает дополнительную надежность сводимости общего мировоззрения к реальному. Сборник вызывает глубокое уважение своим широким охватом и проникновением в тему.
Проповедь:
Если подойти формально к данному сборнику, то, пожалуй, на первом месте по значимости стоят представление институционализма.
А на втором месте по значимости стоят представление о справедливости. Именно эта тема востребована в российском обществе.
{В 2017 году эта тема актуализировалась мною в статье «Эйдос. Проблема справедливости», где разбиралась известная работа «Критика и обоснование справедливости: Очерки социологии» авторов Люк Болтански и Лоран Тевено (М.: Новое литературное обозрение, 2013. — 576 с.)}
Все остальные вопросы, в той или иной мере, являются отражением первых двух, хотя это не всегда очевидно. Во всяком случае, интуитивно понятно, что справедливость касается больше каждого по-отдельности (категория частного). А вопросы институционализации касаются, как правило, всех (категория – общего). Таким образом, в первом приближении, можно говорить о неком диалектическом единстве: справедливость/институционализации ~ частное/общее ~ 1.
Содержание статьи (выделено мной курсив и подчеркивание – В.С.):
Далее буду просто ставить акценты на приоритетных и любопытных моментах этого сборника, более всего справочно:
1) В целом есть понимание, что достоверность результатов можно добиться именно благодаря моделированию:
«В социальных науках понимание продвигается за счет использования моделей. Это особенно очевидно в экономике, где модели принятия решений людьми, которые использовались для моделирования рынков, теперь используются для моделирования более широких политических и социальных взаимодействий. Хотя распространение мышления, основанного на моделях, предшествовало использованию компьютеров, теперь у нас есть больше возможностей для создания сложных моделей с более сложными взаимодействиями. Однако остаются вопросы о том, что именно мы узнаем из модели.»
2) Как известно, особенностью моего подхода к философии и онтологии – это наличие сущности, в субстанциональном виде представленной как пассивное/активное, где «/» символ этого единства. Сущность в обиходе представлена всегда как некая «опора». В частности, туда относятся меры, нормы, представление об истине, «единицах», «элементах» и т.п. Так вот в этом сборнике, отношение к нормативам положительное и часто встречается:
«Одно бросающееся в глаза различие между экономикой, политической наукой и философией заключается в их различных концепциях «нормативной желательности». Конечно, экономисты часто заявляют, что ценностные суждения вообще неуместны в экономической науке 13. Но на практике экономисты, похоже, совершенно не стесняются давать политические рекомендации, основанные на их суждениях о нормативной желательности. Тем не менее, эти суждения часто отражают узкое (и, на наш взгляд, неправдоподобное) представление о том, что считается важным, как в отношении этики, так и в отношении того, что является рациональным. С точки зрения, которую мы считаем общепринятой в рамках стандартной экономической системы, единственное, что имеет значение в нормативном плане, — это удовлетворение предпочтений. Соответственно, свобода, справедливость, равенство, добродетель — все они учитываются ровно в той мере, в какой индивиды отдают им предпочтение (что непосредственно показывается тем, насколько индивиды готовы пожертвовать ради них). Более того, удовлетворение предпочтений обычно рассматривается в экономической науке как совпадающее с «благополучием».»
3) Интересно, что авторы скептически относятся к своим работам. Так, часто подмечается, что невозможность построить модели ведет басням:
«Если мы находим стандартное обоснование недостаточным, какова альтернатива? … Обсуждение моделей часто протекает метафорически. Нас регулярно просят думать о формальных моделях как о чем-то другом, например, как о карикатурах, аналогиях, новеллах или картах. Я буду действовать таким же образом здесь. Некоторые видные экономисты и философы полагают, что построение и изучение формальной модели похоже на создание и интерпретацию басни».
«Мы лавировали между моделями и баснями.»
4) Тема сложности теорий и попытки выйти из нее «сухими», приводит к актуальному для данного времени представлению об агентах и агентности:
«Сложность социальных ситуаций возникает при определенных условиях, к которым относятся следующие:
1. многочисленные и разнообразные агенты, которые
2. взаимодействовать динамически, в том смысле, что
3. поведение любого данного агента есть функция
а. по внутренней системе правил
б. который сам может измениться в результате взаимодействия агента
4. поведения других («местных») агентов
5. и представлений об окружающей среде, которые создает каждый агент
6. с возможностью как отрицательной, так и положительной «обратной связи» между различными видами поведения.»
Характерно, что сигнатура первых пяти пунктов сильно напоминает эйдос.
К проблемным сложностям относят взаимодействие политики и экономики. Эти сложности особо проявляются в разрыве «идеалов» и «реальности»:
«Некоторые из этих вопросов связаны с основной трудностью современной политической философии, жизнеспособностью «идеальной теории» или идентификацией конкретной политической формации как «идеальной» и реформистскими шагами, которые можно было бы предпринять для реализации этого идеала. Согласно Гаусу (2016), идеальная теория в принципе проблематична, потому что мы не можем определить идеал и не можем отслеживать продвижение к нему, даже если бы могли. Барретт более четко формулирует этот момент, когда говорит (2020: 117): «Идеальная теория — это невозможное предприятие».
Перед идеальной теорией стоят две трудности, возникающие из-за сложности человеческих социальных и культурных образований. Прежде всего, как долгое время утверждали плюралисты (D’Agostino, 2004) и тематизировали партикуляристы (Dancy, 1993), оценочные стандарты, лежащие в основе идентификации идеала, сами по себе множественны и сложно взаимосвязаны.»
5) Представление об агентности в современных воззрениях (в характеристиках которого есть, как правило, осознанный выбор) привело к тому, что «принятие решения» стало отдельной темой:
«Любая проблема в социальных науках будет основываться на понимании индивидуального принятия решений. Для методологического индивидуалиста мы можем лучше всего объяснить сложные социальные структуры как составленные из индивидуального выбора. Для холиста индивидуальный выбор всегда находится под влиянием и контекстуализируется окружающей социальной структурой. …
PPE особенно полезен для изучения процесса принятия решений, поскольку типичные модели и предположения одной дисциплины часто противоречат моделям и предположениям другой. …
Чтобы лучше понять подход PPE к принятию решений, часть II начинается с акцента на взаимозависимый выбор. Часто выбор делается на основе ожиданий относительно выбора других. Теория игр пыталась смоделировать и понять динамику такого взаимозависимого выбора и широко использовалась в социальных науках и философии.»
6) Актуализация «принятия решений» выходит вперед и по той причине, что в попытках понять социальность внимание исследователей обращается к теории игр:
«Основным материалом, строительными блоками теории игр являются идеи выбора, предпочтения, действий и результатов.»
В свою очередь теория игр приводит к пониманию тактики и стратегии:
«Если мы думаем о теории игр как о логике стратегической рациональности, нам нужна идея рациональности в стратегическом контексте. В нестратегическом контексте рациональный выбор — это просто максимизация ожидаемой полезности. Однако в стратегическом контексте ожидаемая полезность стратегии зависит от того, какие стратегии выбирают другие игроки. Рациональность в игре можно обобщить в виде концепции решения, которая определяет равновесные стратегии при различных предположениях об игре и рациональности. Одна из самых основных концепций решения построена на идее доминирующих стратегий. Стратегия с сильным доминированием — это стратегия, которая строго хуже любой другой доступной стратегии, независимо от того, что делает другой игрок.»
Как только тема касается стратегии, так сразу мы попадаем в зону влияния идей Нэша. Здесь, отступая от сборника, необходимо напомнить, что согласно наработкам Нэша ( https://ru.wikipedia.org/wiki/Равновесие_Нэша ):
«Равновесие Нэша — концепция решения, одно из ключевых понятий теории игр. Так называется набор стратегий в игре для двух и более игроков, в котором ни один участник не может увеличить выигрыш, изменив свою стратегию, если другие участники своих стратегий не меняют. Джон Нэш доказал существование такого равновесия в смешанных стратегиях в любой конечной игре.»
7) Отступая от темы, надо сказать что тема выбора ставит нас в две, можно сказать даже – полярные ситуации:
- ситуация «одно» – «многое» (например, есть сумма денег и надо выбрать наиболее нужные продукты):
- ситуация «многое» – «одно» (когда среди выбираемых продуктов, надо остановиться на чем-то одном)
И вот все это зависит от психологии индивида, делающего выбор:
«Изучение выбора занимает центральное место в нашем понимании человеческого поведения и сформировало наше понимание рынков и обществ, психологических процессов и психических расстройств, а также биологических основ поведения. Большая часть этой работы опиралась на формальные математические и вычислительные теории для описания процессов выбора, прогнозирования результатов выбора и интерпретации взаимосвязи между выбором и различными экономическими, психологическими и нейробиологическими переменными.»
Тема выбора тесно связана с представлением о социальных правилах:
«В экономике ответ на вопрос, почему мы следуем правилам, состоит в том, что когда мы это делаем, то потому, что это в наших интересах. Мы соблюдаем правила, когда выгоды превышают затраты. Экономические подходы к следованию правилам различаются тем, как они моделируют характер этих издержек и выгод: например, возникают ли издержки нарушения правила в контексте взаимодействия или они навязываются извне третьей стороной, такой как правительство? Включают ли выгоды только материальные выгоды, или мы должны думать о людях как о людях, которые внутренне ценят правила и нормы, или, возможно, как о ценящих репутационные выгоды от того, что они соблюдают правила?»
Авторы отмечают три момента, которыми руководствуются при соблюдении правил:
«- Следование правилу рационального выбора. В стандартной экономической теории рационального выбора решение следовать правилу возникает из рассмотрения затрат и выгод, связанных с этим. Экономическая теория предсказывает, что если выгоды от следования правилу превышают затраты, кто-то будет следовать этому правилу; если выгоды от нарушения правила превышают затраты, то вместо этого они будут нарушать правило.
- Соблюдение правил в равновесии. Теоретико-игровой подход сохраняет акцент экономистов на оптимизации и интерпретирует следование правилам как равновесный результат некоторой игры. В теории игр равновесие состоит из набора стратегий для всех игроков, которые лучше всего реагируют друг на друга, а это означает, что ни один игрок не может в одностороннем порядке улучшить свой ожидаемый выигрыш, выбрав другую стратегию. В игре часто существует несколько равновесий, но некоторые из них могут быть предпочтительнее других.
- Поведенческое» соблюдение правил. Эти модели предполагают, что люди мотивированы как материальными издержками/выгодами, так и психическими издержками/выгодами от нарушения/следования общеизвестным и широко разделяемым стандартам поведения (или заботой о социальном имидже и самооценке, которые сами по себе зависят от их соблюдения). к правилам и нормам.»
9) Сложность представления социального, обусловлена самыми различными культурными и психологическими паттернами. Среди которых можно отметить такой как «роль-правило»:
«В социальной психологии Харре и Секорд (1973) занимают одну крайность спектра от того, что можно было бы назвать наивным бихевиоризмом, до того, что они называют «антропоморфной моделью человека». По их мнению, бихевиористские предположения, которые описывают социальное взаимодействие людей в простых терминах «стимул-реакция», не отдают должного способности людей корректировать свои действия в зависимости от того, удовлетворяют ли они интернализованным оценочным критериям. Они утверждают, что любое социальное поведение следует понимать с точки зрения следования правилам: «человеческие действия порождаются сознательным самоконтролем […] действий в соответствии с определенным набором правил» (стр. 93). Правила одновременно определяют действия, которые следует предпринять, и обеспечивают оценочные критерии, с помощью которых люди создают «упреждающие», «наблюдающие» и «ретроспективные» комментарии к своим действиям.
Они вводят модель социального поведения «роль-правило». «Правила — это предложения, и они направляют действие, поскольку актор знает о правиле и о том, что оно предписывает […] Правила ориентированы на будущее; они не только направляют действия, но и определяют ожидания относительно действий других» (стр. 12). Существует много таких правил и систем правил, но роль человека в конкретной обстановке определяется «набором действий, которые он должен предпринять» (стр. 13). То есть в данной ситуации каждый человек признает и принимает роль и в силу ожиданий, связанных с этой ролью, следует набору правил, регулирующих их поведение. Как до, так и после действия правило служит мерилом, по которому можно оценить любое действие; таким образом, актеры и наблюдатели могут оценить, насколько хорошо актер играет данную роль.»
«В эволюционной психологии и антропологии склонность следовать правилам и нормам понимается как человеческая универсалия, развившаяся как адаптация к нашей истории как социального вида. … Ключом к этой точке зрения является предположение о том, что культура является кумулятивной и что-то, на что способен любой человек, зависит от качества и точности культурной информации, передаваемой ему от родителей, старших, сверстников и других образцов для подражания.»
10) Рассматривая нормы и правила в историческом и эволюционном контексте авторы сборника отмечают их двойственность как неформальных и формальных. Причем, как правило, вторые проистекают из первых:
«Бреннан, Эрикссон, Гудин и Саутвуд (2013) представляют общий анализ норм, которые они различают по двум параметрам: формальные и неформальные, и моральные и социальные. Нормы вообще представляют собой «сгустки нормативных установок», принятых в сообществе, «плюс знание этих установок» значительной частью сообщества (с. 41). Ключевая функция норм, говорят они, заключается в том, что они «делают нас ответственными друг перед другом» (курсив оригинала, стр. 36).
Формальные нормы, такие как законы, устанавливаются вторичными процедурами, скажем, законодательным органом, которые определяют механизмы явного обеспечения соблюдения норм и наложения санкций за их нарушение. Например, законодательный орган устанавливает, по какой стороне дороги следует двигаться, и судебные механизмы наказания тех, кто не соблюдает норму. Неформальные нормы лишены таких вторичных правил для введения в действие. Например, не существует установленной процедуры наказания скорбящего, который появляется на могиле в ярко-розовом.»
11) Тема психологии тесно переплетается с темой культуры, экономики, политики. Часто «перекрёстком» таких переплетений служит предвзятость, которая может быть, как явной, так и неявной. Это имеет место быть боле для западных стран, на почве расовых и иных различий, в уголовном праве, медицине, трудоустройстве и т.п.:
«Когда мы принимаем решения, мы можем понимать, что собираем все доступные причины, сопоставляем их друг с другом и впоследствии выбираем наилучший курс действий с учетом рассмотренных причин. Однако эмпирические исследования показывают, что принятие решений людьми редко происходит таким образом. Во-первых, не все наши решения принимаются посредством сознательного размышления, как со списком плюсов и минусов. Это связано с тем, что сознательное размышление обходится дорого — нам требуется много когнитивной энергии, чтобы обдумать миллионы мелких решений, которые мы принимаем каждый день. Только когда мы делаем паузу, останавливаемся и вспоминаем наши решения, мы используем сознательное принятие решений (Kahneman, 2013). Так что в большинстве случаев хорошо, что нам не нужно обдумывать каждое решение, которое мы принимаем — это было бы слишком дорого. Во-вторых, мы подвержены множеству предубеждений и эвристик, влияющих на наши рассуждения и процессы принятия решений (Гилович, Гриффин и Канеман, 2002). Мы можем подумать, что эти предубеждения сильнее всего влияют на нас, когда мы сознательно не размышляем о своих причинах; однако некоторые предубеждения влияют на нас, даже когда мы усиленно размышляем.»
12) Корни институциализации происходят из самых простых отношений:
«Самое важное различие, которое необходимо провести, — это различие между независимым и взаимозависимым поведением. Социальные нормы, как мы видели, основаны на поведенческой взаимозависимости.»
«Многие виды коллективного поведения могут происходить без взаимозависимости. Например, в дождливый день, если бы вы посмотрели на поведение людей, вы, вероятно, заметили бы, что у большинства из них был зонтик или плащ. Если бы вы думали о социальных нормах, вы могли бы подумать, что это еще один пример силы социальных норм — все делают одно и то же! …
Независимое поведение — это просто независимое поведение. Боб использует зонт, потому что это хорошая идея, а не потому, что так делают другие люди. То же самое с ношением шляпы или солнцезащитных очков в солнечный день, ношением обуви для воды на каменистом пляже или любым другим поведением.»
«Разновидностью обычая являются общие моральные нормы. В то время как обычай — это то, что является хорошим решением общей проблемы, моральная норма — это то, что человек рассматривает как моральное обязательство (Bicchieri, 2006, стр. 20–21). Когда Кэрол думает, что она должна отдавать 10% своей зарплаты бедным, она реагирует только на свои личные нормативные убеждения. Когда она решает дать, она не думает, делают ли это другие или она думает, что они ждут от нее этого. Вместо этого она действует из чувства морального долга. Когда у нее есть такие причины для своих действий, она следует моральной норме.»
13) ИНСТИТУЦИИ И ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМ:
«В обиходе институтами называют множество разных вещей: частная собственность, брак, общее право, доллар США, Конституция Великобритании, Африканский союз, Тайваньская политическая партия Гоминьдан, ЮНИСЕФ, местное финансирование начальных школ, корпорация. , «Голубая линия молчания» среди полиции, New York Times и, конечно же, пивоварня Turtle Swamp Brewery на Ямайка-Плейн.
Любая попытка охарактеризовать институты пытается найти единое единство (single unity), разделяемое подобными примерами. Чаще всего институт характеризуется как набор поведенческих паттернов, который устанавливает фоновые условия для принятия решений в некотором заданном контексте. Устанавливая эти фоновые условия, организация может изменять стимулы, формировать ожидания, устанавливать роли, закреплять значение и сужать информацию, необходимую для принятия решения. Институт договорного права, например, устанавливает ожидания относительно того, что необходимо для заключения взаимно признанного и обязывающего соглашения. Заключая такое соглашение, стороны больше доверяют друг другу, потому что есть общее понимание и потому что государство выступает в качестве стороннего исполнителя. Поскольку институты устанавливают фоновые условия для нашего взаимодействия, часто говорят, что институты устанавливают «правила игры». Однако то, в какую игру ведется и что считается, как правило, отличается от одного анализа к другому. Для многих целей достаточно расплывчатой характеристики институтов. Пока мы знаем, что институты — это поведенческие модели, которые контекстуализируют выбор, мы можем видеть их важность. Однако расплывчатая характеристика не может адекватно объяснить, что отличает институты от других черт социальной структуры. Как мы отличаем институты от, скажем, культуры? Тот факт, что многие студенты учатся за границей на первом курсе, может повлиять на выбор студента учиться за границей, но это не делает поездки институтом. Точно так же мы не будем думать, что цены являются институтами, даже если, например, ландшафтные инженеры создают определенные проекты, основанные на ожиданиях относительно цен на гортензии. Все виды социальных условий формируют ожидания и поощряют поведение, поэтому все виды социальных условий контекстуализируют выбор. Чтобы изолировать то, что делают институты, нам нужно четкое представление о том, что такое институты, что отличает их от культуры, цен, социальных норм, моделей убеждений и привычек поведения.»
14) Институциональная экономика:
«В «Проблеме социальных издержек» Коуз доказал, что в отсутствие трансакционных издержек свободные соглашения между агентами приведут к эффективному равновесию (1944). Однако он не имел в виду этим аргументом оправдать неоклассическую экономическую теорию. Вместо этого он пытался подчеркнуть, что реальный мир не достигает эффективного равновесия, поскольку транзакционные издержки существуют (Институт Рональда Коуза, 1997). Уоллис и Норт, как известно, утверждали, что 45% национального дохода приходится на транзакционные издержки (North, 1990, 28). Чтобы общество достигло большей эффективности, мы должны найти способы снизить эти транзакционные издержки. Это делают институты. Дуглас Норт выделил два вида транзакционных издержек; затраты на измерение и затраты на правоприменение (1990, 30–33). Затраты на измерения возникают из-за того, что транзакции выполняются с неполной информацией, а поиск нужной информации о продукте обходится дорого. Затраты на право-применение возникают для поддержания честности транзакций и стимулирования агентов к соблюдению соглашений. Для Норта институты развиваются в повторяющихся взаимодействиях для изменения трансакционных издержек (1990, 61). По общему признанию, он признает, что эти институты могут оказывать глубокое влияние на индивидуальные ценности и мотивацию помимо более непосредственного воздействия на транзакционные издержки. Однако основной причиной возникновения институтов является их приспособление к трансакционным издержкам.»
15) Институциональная политология:
«В 1980-х годах появился «неоинституционалистский» метод в политической науке. Как и наша тема, смысл состоял в том, чтобы повернуть анализ от конкретного выбора, который делают политические агенты, к структурам, которые придают этому выбору контекст. …»
«Теоретики использовали этот неоинституционалистский метод в трех разных направлениях (Hall and Taylor, 1996). Во-первых, институционалисты рационального выбора объясняли политическое поведение моделью рационального актора, знакомой по экономике. Одна сторона этого подхода придерживается фиксированных институциональных правил и анализирует паттерны выбора как рациональное достижение целей в рамках этих правил. … Другая сторона институционализма рационального выбора делает институциональные правила изменчивыми и объясняет появление и изменение этих правил в результате рационального выбора. … Социологический институционализм предлагает существенно отличный подход. Вместо того, чтобы моделировать поведение людей как инструментально рациональное преследование целей, они анализируют поведение как результат данной культуры. Существующий набор норм и убеждений придает смысл определенным действиям, и люди мотивированы к действию из-за того, как они понимают окружающий мир.»
«Сегодня в политической науке существуют и другие поджанры институционализма. Мы можем, например, различать «конструктивистский институционализм» (Hay, 2008), «дискурсивный институционализм» (Schmidt, 2008) и «сетевой институционализм» (Ansell, 2008). Каждая из них предлагает разные способы изучения возникновения и изменения политических институтов.»
16) Институционализм в политической и моральной философии:
«В философии есть два направления, которые можно определить, как «институционалистские». Первый — и самый доминирующий — развивается из политической философии Ролза. В «Теории справедливости» Ролз определил первичный субъект справедливости как «базовую структуру общества», состоящую из «основных социальных институтов» (1971, 7). Два его принципа справедливости применимы именно к этим институтам и не имеют (прямого) значения для индивидуального поведения. Это радикальный отход от консеквенциалистской моральной теории, которая утверждает, что и люди, и институты должны преследовать определенные цели. Лайам Мерфи возражает против институционализма Ролза, потому что он фокусирует наши усилия на институциональной реформе и, следовательно, заставляет нас упускать возможности сделать мир лучше раньше (1998). Г. А. Коэн утверждал, что нельзя рационально поддерживать идею о том, что институты должны укреплять равенство, не поддерживая при этом идею о том, что индивидуальный выбор должен способствовать равенству (1997). Когда Коэн настаивал на этом аргументе, он сделал еще одно заявление о том, что справедливость является основным моральным идеалом, и все основные моральные идеи должны применяться как к институтам, так и к индивидуальному выбору.»
«Второе направление институционализма в политической философии связано с коммунитарным ответом на либерализм. Здесь политическая лояльность «институционализма» меняется. Ролз был институционалистским либералом, но коммунитаристы часто называют либералов индивидуалистами, которые рассматривают социальные структуры так, как будто они просто возникли в результате выбора свободных и независимых атомов (Kymlicka, 2002). Вопреки этой точке зрения коммунитаристы признают, что люди развиваются в социальном контексте и действуют в рамках определенных ролей, установленных их обществом. Таким образом, коммунитарный вид «институционализма» является ответом на форму либерализма. Коммунистический институционализм стремится сместить фокус теории ценностей с личности на связь норм, практик и социальных ценностей, в которых находятся люди.»
17) Правовой институционализм:
«Благодаря работе HLA Hart существует тесная связь между юридическим институционализмом и позитивизмом. Харт утверждал, что правовые системы состоят из набора взаимодействующих социальных правил, и он (первоначально) считал, что обращение к таким правилам не требует моральных обязательств. С момента публикации «Концепции права» это убеждение стало объектом пристального внимания. Харт охарактеризовал социальные правила как включающие «внутренний аспект» одобрения членами социальной группы (2012, 56), и утверждалось, что мы можем понимать этот внутренний аспект только как выражение моральных обязательств. В этом случае право конституировалось бы нормами, выражающими моральные обязательства, и позитивизм Харта был бы значительно смягчен.»
«Хотя эти версии «правового конвенционализма» можно интерпретировать как форму правового институционализма, сама фраза «институционализм» больше всего ассоциируется с работами Нила Маккормика. Для Маккормика правовая система — это «нормативный порядок». Люди действуют в соответствии с тем, что, по их мнению, является общим представлением о правильном поступке. Правила правовой системы являются просто выражением этой общей концепции. Когда Маккормик называет правовую систему «институциональным порядком», он использует термин «институт» так же, как и Джон Сирл. Для Сирла и Маккормика «институциональный факт» — это то, что становится истинным в силу нашего общего признания того, что он таков (MacCormick, 2007, 12; Searle, 1995). Например, кусок металла в моем кармане — это «монета», потому что мы оба распознаем его как монету. Нормативность права объясняется тем, что мы разделяем признание того, что оно выражает правильность действия. Как таковая нормативность права рассматривается этой традицией как институциональный факт.»
18) Определение институтов:
« Как показывает этот краткий обзор, каждая из этих различных форм «институционализма» имеет разные цели, создает разные контрасты и работает в рамках уникальных традиций. Поэтому неудивительно, что эти институционалисты разработали разные определения того, что такое институт. Чтобы продемонстрировать эти различия, мы можем рассмотреть несколько наиболее часто цитируемых определений.
Мы можем определить институт как коллективное действие, контролирующее индивидуальное действие. Коллективные действия варьируются от неорганизованной таможни до многих организованных действующих предприятий, таких как семья, корпорация, холдинговая компания, торговая ассоциация, профсоюз, Федеральная исследовательская система, группа аффилированных интересов, государство. Общим для них принципом является более или менее контроль индивидуального действия коллективным действием. (Коммонс 1934, 69–70)
Институты — это придуманные людьми ограничения, которые структурируют политическое, экономическое и социальное взаимодействие. (Север, 1990, 3)
Относительно устойчивый набор правил и организованных практик, встроенных в структуры значений и ресурсов, которые относительно инвариантны перед лицом текучести индивидов и относительно устойчивы к идиосинкразическим предпочтениям и ожиданиям индивидов и меняющимся внешним обстоятельствам. (Март и Олсен, 2008 г., стр. 3)
Социальный институт в своей самой общей характеристике есть не что иное, как «стабильный, ценный, повторяющийся образец поведения». Эта характеристика может быть слишком общей, чтобы быть ужасно полезной… Тем не менее, относительно общая характеристика — это как раз то, что необходимо, чтобы охватить широкий спектр социальных действий, которые мы хотели бы считать институтами и теоретизировать вместе друг с другом как таковыми. (Гудин, 1996, 21; цитируется Хантингтон, 1968, 12)
Институты — это предписания, которые люди используют для организации всех форм повторяющихся и структурированных взаимодействий. (Остром, 2005, 3)
Общественная система правил, которая определяет должности и должности с их правами и обязанностями, полномочиями и иммунитетами и т.п. Эти правила определяют одни формы действия как разрешенные, другие как запрещенные; и они предусматривают определенные наказания и средства защиты и т. д., когда происходят нарушения. В качестве примеров институтов или, в более общем смысле, социальных практик можно привести игры и ритуалы, судебные процессы и парламенты, рынки и системы собственности. (Ролз, 1971, 47–48).»
19) Права собственности. Надо сказать, что никаких природных оснований к ним нет. По мнению большинства их природа конвенциональная:
«Другая защита утверждения Мерфи и Нагеля утверждает, что права собственности являются конвенциональными, что означает, что такие права зависят от государственного законодательства. …
… Конвенционные права связывают только тех, кто является стороной конвенции или членами сообщества, в рамках которого существует эта конвенция».
20) Много интересных моментов возникает при рассмотрении организационных форм типа корпораций. Являются ли они аналогами «физического лица», если по своей сущности они бессмертны:
«В конце концов, не только средняя публично торгуемая корпорация намного богаче среднего человека, корпорации также обладают дополнительным преимуществом бессмертия, которое может позволить им накапливать богатство на протяжении многих человеческих жизней.»
На этой почве возникают юридические коллизии, когда интересы собственников прячутся за «лицом» корпорации:
«Интернет взорвался мемами, высмеивающими предполагаемое смешение человеческих личностей с неодушевленными, целеустремленными корпорациями, ориентированными на получение прибыли. На карикатуре New Yorker изображен корпоративный юрист, умоляющий судейскую коллегию: «Если уколоть корпорацию, разве она не истекает кровью?»
«Они запустили «Движение за поправки», которое стремилось добавить в Конституцию положение, отрицающее, что корпорации являются физическими лицами (Kavoussi, 2012). Избиратели в городах по всей стране приняли резолюции, в которых говорилось, что «корпорации — это не люди» (Bowie, 2019).»
21) Делались попытки перенести рыночные отношения в политическую область как полицентричность:
«Полицентричность — это система множества взаимозависимых, но автономных центров принятия решений, действующих в соответствии с всеобъемлющим набором правил и норм, которые они сами устанавливают, контролируют и обеспечивают соблюдение. Центр принятия решений является частью полицентричной системы (а не аутсайдером, на которого могут повлиять действия системы), если он не только подчиняется этим всеобъемлющим правилам и нормам, но также имеет право голоса в их создании, мониторинге, обеспечении соблюдения. , и изменить. Полицентричность является альтернативой как иерархическому управлению, когда лица, принимающие решения на более низком уровне, должны подчиняться командам из центров более высокого уровня и мало влиять на правила, налагаемые на них сверху вниз, так и анархическому (фрагментированному) управлению, при котором не существует общепринятых всеобъемлющих правил и норм. В случае фрагментарного управления мы не можем говорить о «системе», поскольку нет четкого разграничения между инсайдерами и аутсайдерами системы.»
«Рынки являются наиболее хорошо изученным примером децентрализованного феномена «невидимой руки», и концепция полицентричности изначально была разработана путем проведения аналогии между рынками и другими формами эмерджентных порядков. Однако координация на рынках происходит благодаря функционированию системы цен — цены, генерируемые спросом и предложением, действуют как «сигналы, завернутые в стимул» (Cowen and Tabarrok, 2014).»
«Таким образом, полицентричность является одним из ключевых понятий в работе Элинор Остром о самоуправлении. Действительно, ее речь на Нобелевской премии называется «За пределами рынков и государств: полицентрическое управление сложными экономическими системами» (2010a). Как утверждает Элинор Остром, нам необходимо выйти за рамки строгой дихотомии между государством и рынком, согласно которой рынки должны предоставлять частные и клубные блага, а правительства должны предоставлять общественные блага и создавать институты контракта и собственности, необходимые для эффективного функционирования рынков.»
22) В русле представлений о полицентричности развивались идеи самоуправления. Лидер этого направления Элинор Остром. Несколько правил этого направления необходимо упомянуть:
«Эти другие правила и нормы создают различные пути для избегания и уклонения. Остромы различают разные уровни правил (E. Ostrom and Ostrom, 2004):
(i) операционные правила — это правила о том, как на самом деле управлять ресурсами и взаимодействовать с людьми по конкретным вопросам;
(ii) правила коллективного выбора — это правила о том, как решать, каковы операционные правила;
(iii) конституционные правила – это правила о том, как выбирать правила коллективного выбора; и
(iv) метаконституционные правила/нормы являются общими критериями, в отношении которых конституционные нормы воспринимаются как легитимные или нет.
Из-за упомянутой выше проблемы разнообразия существует относительно немного, но, тем не менее, важных прямых указаний, то есть рабочих правил, которые мы можем определить:
1. Принцип исключаемости: четко определенные групповые границы и членство.
2. Принцип дифференцированных санкций: дифференцированные санкции за нарушение правил.
3. Принцип местного соответствия: соответствие правил присвоения местным условиям.
4. Принцип справедливости: пропорциональность между выгодами и затратами различных участников.
5. Принцип подотчетности: контролеры и исполнители правил несут ответственность за свои действия.
6. Принцип политического представительства: большинство лиц, на которых распространяются правила, входят в группу коллективного выбора, которая может изменять эти правила.
7. Принцип разрешения конфликтов: доступ к недорогим локальным аренам разрешения конфликтов, при котором решения воспринимаются как справедливые.
8. Принцип субсидиарности: внешние государственные органы хотя бы в некоторой степени признают право на самоорганизацию.
9. Принцип вложенных предприятий: «Присвоение, предоставление, мониторинг, обеспечение соблюдения, разрешение конфликтов и деятельность по управлению организованы на нескольких уровнях вложенного предприятия» (Э. Остром, 2005, 259). »
Интересно, что система самоуправления все равно возвращает иерархичность:
«Точно так же Aligica (2013, 50–51) утверждает, что полицентричность представляет собой сложную систему полномочий, стимулов, правил, ценностей и индивидуальных установок, объединенных в сложную систему отношений на разных уровнях. В работе можно обнаружить очень интересную динамику. Рыночный полицентризм, по-видимому, влечет за собой судебный полицентризм. Судебный полицентризм влечет за собой полицентризм политический, а в свою очередь полицентризм политический влечет полицентризм конституционный. Принимая существование такой системной логики, можно визуализировать всю социальную систему как определенную, подчеркивая потоки, возникающие в пульсирующих полицентрических областях. Полицентризм в одной области влечет за собой и порождает полицентризм в других областях.
Насколько верна эта гипотеза, остается открытым вопросом.»
23) Много места в сборнике уделяется функционированию рынка. Но как мне представляется, тут есть некая предвзятость. А именно – производственные вопросы напрямую увязывают с рынком, в то время как они динамически независимы в части своей эффективности. Тут требуется уяснить, что любые участники производства – это частное, а рынки – общее. Т.е. рынки «устанавливают правила», а не наоборот. И не надо это путать с эксплуатацией или с планированием – это тут не причем:
«Рынки делают определенные вещи очень хорошо, и поэтому неудивительно, что они так популярны. Некоторые из этих преимуществ связаны с товарами и услугами, которые приносят нам рынки — рынки представляют собой высокопроизводительную форму экономической организации и, таким образом, ценны с инструментальной точки зрения. Другие преимущества связаны не с тем, что производят рынки, а с тем, как они это производят — с тем, как рынки поощряют людей относиться друг к другу, и с тем, какой характер они помогают людям развивать.»
«Центральное место в концепции рынка занимает концепция обмена. Рынки основаны на взаимном обмене одной вещи на другую, где каждая сторона обмена обычно руководствуется своими собственными интересами. Как известно, Адам Смит описал это явление в своем «Исследовании о природе и причинах богатства народов»: «Дайте мне то, что я хочу, и вы получите то, что хотите», — вот смысл каждого такого предложения, и оно заключается в этом.»
«Информационная роль цен, таким образом, помогает рынкам производить экономически эффективные результаты, где эффективность понимается с точки зрения максимизации выпуска продукции по отношению к заданному набору ресурсов.»
24) Эксплуатация:
«Эксплуатация — это особый вид несправедливого получения преимущества, уникальный для рыночных обменов. Разногласия среди теоретиков эксплуатации касаются не обоснованности этой обобщенной точки зрения, а природы рассматриваемого извлечения выгоды и его нормативных последствий.»
«Рынки порождают неравенство, но неравенство и бедность — две совершенно разные вещи. Неравенство — это относительная мера того, как один человек или группа живут по отношению к другому человеку или группе. Бедность сложнее определить, но обычно она понимается как более абсолютная мера того, имеет ли кто-то достаточно ресурсов для удовлетворения своих основных человеческих потребностей.»
«Теоретики структурной традиции рассматривают эксплуатацию как результат и присущую социально-экономическим системам господства и угнетения. С марксистской (1847, 1867) точки зрения, в которой эта традиция имеет свои корни, рабочие эксплуатируются системой прав собственности, в которой они фактически не имеют их, и поэтому вынуждены продавать свою рабочую силу капиталисту по цене ниже реальной. стоимость произведенных ими товаров, определяемая количеством труда, необходимого для их производства.»
25) Наиболее «бедным» по своему интеллектуальному оформлению можно назвать 5-ю тему, посвященную социальным системам. Как мне представляется, самые важные моменты тут упоминаются вскользь. Вот, например:
«Критически важным для этого упражнения является разработка модели общего конкурентного равновесия и экономики благосостояния.»
При этом достаточно много критики существующего момента:
«Клановый капитализм — это не капитализм.»
«Кейнс, как критик капитализма, поймал молнию в бутылке, потому что он смог связать самый большой страх современного общества (массовая безработица) с его самым большим негодованием (праздные богатые). Земельная аристократия конца 19 века и бароны-разбойники той эпохи вызвали недовольство, которое сохраняется и сегодня, и недавно было вновь возрождено в работе Томаса Пикетти (2013) и его критике капитализма как изначально порождающего грубое неравенство в обществе. Но источник этого неравенства не в так называемых законах капитализма, а в стратегическом использовании государства бизнесом для создания и защиты привилегий.
Клановый капитализм — это просто современное название меркантилизма, а меркантилизм лучше всего понимать, как общество погони за рентой. Иными словами, тщательно разработанная защита и система политики были созданы для обеспечения власти и привилегий избранного меньшинства, избранного короной. На самом деле, контраргумент правительству как корректирующему требованию должен был, по крайней мере частично, указать на то, что правительство на самом деле было источником неэффективности, нестабильности и несправедливости, а, следовательно, не решением. Именно правительство создало монопольную власть, предоставив предприятиям особые привилегии быть единственным продавцом товара или услуги; именно государственные деньги и кредит исказили ценовые сигналы, и, таким образом, денежный расчет альтернативных моделей инвестирования порождает цикл подъемов и спадов; именно государственная политика усиливала дискриминацию и блокировала социальный прогресс отдельных лиц и групп по признаку расы, религии и этнической принадлежности.»
«Союз между государством и бизнесом, с другой стороны, является источником привилегий и источником наших социальных болезней и патологий.»
26) Капитализм как «социализм»:
«Развитие либерализма отождествляется с отменой привилегий. Короче говоря, либерализм — это проект освобождения от власти и привилегий немногих над многими.»
«С другой стороны, мечты социалистов были направлены на то, чтобы делать хорошо другим, но на практике рухнули в ад на земле в социальных экспериментах 20-го века. Это никогда не следует забывать, хотя это часто бывает. Устремления социализма — передовое материальное производство, согласие между социальными классами и т. д. – на самом деле более эффективно достигаются разнузданным капитализмом, тогда как усилия социалистического планирования превращаются в жестокую форму кланового социализма, где элиты становятся защищенным «новым классом», а страдания масс варьируются от разочарования в потребительском секторе до смерти в ГУЛАГе.
Тот факт, что частная собственность является источником нашей общительности, а не нашего отчуждения, является одним из наиболее важных открытий экономической науки, а также одним из самых трудных уроков для тех, кто мыслит в рамках антипросвещенческого стремления к тотальной революции, а не наряду с просвещенческим проектом разума и доказательств. Эти критики капитализма не интересуются разумом и доказательствами, потому что их позиция проистекает из эстетической позиции, и для них картина капитализма — это просто уродливый и деформированный образ жизни человечества. Противодействие этой картине — непростая задача, но именно от этой задачи во многом будет зависеть будущее капитализма.»
«Социализм на практике — это милитаризация экономики и общества. Это представляет собой большую трагедию, поскольку благородные идеалы искоренения власти и привилегий не приводят к Новому Иерусалиму, как обещала Лейбористская партия Великобритании, не приносят Новую цивилизацию, как обещали Сидней и Беатрис Уэбб, и, конечно же, не приводят к переходу нас из царства необходимости в царство свободы, как это предвидели Маркс и большевики. Это приводит к «Дороге к рабству», как и предупреждал Хайек.»
«Наша оценка капитализма не может быть предоставлена таким художественным изображениям, оторванным от науки о реальности. Скорректировав это, уродливая картина, нарисованная Руссо, Мальтусом, Марксом и Кейнсом, на самом деле может оказаться прекрасной картиной творческой энергии человечества, направляемой не через декреты сверху вниз, а через стимулы и инициативы снизу-вверх, открытие, использование и распространение контекстуальных знаний для обеспечения экономического прогресса и улучшения условий жизни людей. Капитализм сделал это, и капитализм будет продолжать делать это, если мы просто продолжим уважать, уважать достоинство и предоставлять свободу обычным людям, чтобы они могли достичь выдающихся результатов и сделать всех лучше.»
27) СОЦИАЛИЗМЫ:
«Конечно, не все приветствуют это социалистическое возрождение. Среди противников есть президент Дональд Трамп. «Здесь, в Соединенных Штатах, — заявил Трамп в своем обращении к Конгрессу США в 2019 году, — мы встревожены новыми призывами принять социализм. Америка была основана на свободе и независимости, а не на государственном принуждении, господстве и контроле. Сегодня вечером мы подтверждаем нашу решимость, что Америка никогда не будет социалистической страной»
« Трамп далеко не одинок в своем неприятии социализма. В то время как молодые и прогрессивные, возможно, готовы встать на социалистические баррикады, их старшие и более консервативные соотечественники не присоединятся к ним в ближайшее время. Согласно Gallup, социализм не нравится 91% республиканцев и 72% американцев старше 65 лет (Jones and Saad, 2019). Сложите все это, и примерно две трети населения страны считают, что «социализм — отстой», как выразился Turning Point USA (влиятельная консервативная группа университетского городка). »
«Социализм означает экономическую демократию, а не экономический авторитаризм.»
«Рынки — это всего лишь инструменты для передачи информации и мотивации экономической деятельности.»
28) Концепция экономической демократии (социализма):
«Таким образом, социализм означает экономическую демократию, которая, в свою очередь, предполагает расширение прав и возможностей обычных людей в их роли потребителей, граждан и производителей. В экономической демократии ключевые решения о производстве (что производится?), инвестициях (как мы направляем излишки?), распределении (как мы распределяем покупательную способность?) и условиях труда (как мы разделяем труд и структурируем рабочая среда?) создаются не капиталистами, не выборными менеджерами, не безответственными государственными чиновниками, а «всем сообществом людей, обслуживаемых экономикой, живущих с ней или в ней .»
«Обратите внимание на контраст с капитализмом: при капитализме большая часть инвестиций поступает из частных, а не государственных источников. Таким образом, и объем, и направление экономического развития зависят от прихотей и способностей частных инвесторов. Позвольте мне подчеркнуть этот момент, который может показаться сухим и техническим, но на самом деле имеет первостепенное значение. При капитализме будущая экономическая траектория общества во многом определяется несогласованными, своекорыстными решениями богатых инвесторов.»
«Таким образом, рыночный социализм обещает освободить нас от отчуждающего подчинения рыночным силам, не уничтожая при этом рынок полностью. На мой взгляд, это обеспечивает правильный баланс между сознанием, социальным контролем и невидимой рукой Смита (Арнольд, 2017). При рыночном социализме мы подчиняем рыночные силы нашей коллективной воле, даже когда мы используем их динамизм и мощь.»
29) Важность вклада Джона Ролза:
«Фоновые условия справедливости включают постоянную корректировку «чисто процессуальной фоновой справедливости» (Rawls, 2001, стр. 53). Именно в этом заключается дораспределительная забота о накоплении, хранении и распределении капитала, и именно поэтому Ролз считал, что демократия, основанная на собственности, является спецификацией его идеала справедливости как взаимной честности.»
«…Ролз полагал, что при этих ограничениях его пред-распределительное предложение приведет к требовательному эгалитарному результату, который, по сути, был институциональной реализацией его идеи справедливости как взаимной честности (Rawls, 2001).»
«Ролз поставил на повестку дня современной политической философии саму идею того, что он назвал нашим «выбором социальной системы» (Rawls, 2001). Это идея о том, что мы можем выбрать из конечного списка общий тип социально-экономической системы, который представляет собой реализацию различных концепций справедливости. Ролз также считал, что определение чего-либо, кроме разделительного ответа на этот вопрос, выходит за рамки политической философии. Политическая философия позволяет нам исключить из его списка командный социализм, капитализм laissez-faire (свободы предпринимательства) и капитализм государства всеобщего благосостояния, но не делает выбор между собственнической демократией и либеральным рыночным социализмом. Выбор между этими двумя системами частной собственности, реалистически-утопической и рыночной, но некапиталистической, должно было быть сделано каждым обществом в свете его собственной истории и традиций.»
30) СОЦИАЛЬНАЯ ДЕМОКРАТИЯ:
«Термин «социал-демократия» чаще всего используется для описания политической и экономической структуры стран, подобных скандинавским. Эти общества имеют сильную защиту прав рабочих и государственное регулирование капиталистической экономики. Соответственно, считается, что социал-демократические экономические системы обладают следующими свойствами (например, Vaut et al., 2011):
• Регулируемый капитализм: средства производства (в основном) находятся в частной собственности, но демократический контроль над этой собственностью уменьшает накопление капитала в руках немногих и предотвращает переход имущественного неравенства в политическое неравенство.
• Интервенционистская экономическая политика: государство активно стремится стимулировать потребление, увеличить занятость и смягчить колебания в экономике (например, стимулирующие расходы в периоды медленного роста, повышение процентных ставок в периоды быстрого роста).
• Работа как основной источник дохода: полная занятость обеспечивает достаточные средства для достойного существования; государство стремится обеспечить полную занятость и равную компенсацию за равный труд.
• Сжатое экономическое неравенство: неравенство в богатстве и доходах принимается, но сжимается системой законов и политики (например, прогрессивное налогообложение, расширение прав и возможностей профсоюзов, бесплатное образование и профессиональная подготовка, гарантии социального обеспечения, не привязанные к истории занятости).
• Регулируемые переговоры: прибавочная стоимость продукции делится посредством постоянного и хорошо регулируемого процесса переговоров, который обеспечивает примерно равные преимущества при переговорах между капиталом и трудом (или государственным работодателем и работниками).
• Рыночное распределение: поток производственных ресурсов и продуктов определяется обменом на свободном рынке. Однако государство поддерживает предоставление общественных благ и может производить, и распространять основные товары и услуги (такие как инфраструктура, образование и здравоохранение).
• Безусловное социальное обеспечение: всем членам общества гарантируются элементы достойного существования (жилье, питание, здравоохранение и т.д.) независимо от трудового стажа.»
31) Социал-демократия как теория справедливости:
«Хотя история социал-демократии в какой-то мере ведет к объяснению социал-демократических институциональных обязательств, она оставляет открытым вопрос об их оправдании. При одном понимании социальная демократия стала утилитарной (или велфаристской). Социал-демократы и правые либералы сходятся во мнении о цели (максимизации общего благосостояния), но расходятся во мнениях относительно средств достижения этой цели. Социал-демократы придерживаются более кейнсианского подхода, сосредоточенного на росте среднего класса и ограничении экономического неравенства. С другой стороны, социал-демократия стала плюралистической по отношению к ценностям; он утверждает ценности свободы, равенства и благосостояния, а затем пытается сбалансировать их с помощью социал-демократической системы.»
«Социал-демократы склонны соглашаться с правыми либералами в отношении созидательной силы частной собственности, свободного рынка и предпринимательства, но они добавляют, что мы также должны сосредоточиться на совместной работе, связанной с производством и распределением товаров и услуг. Все товары и услуги общества производятся и распределяются (обременительными) усилиями отдельных людей. Другими словами, социал-демократы добавляют марксистское (и, по сути, локковское) понимание того, что работа является источником большей части общественных благ, даже если они отвергают марксистский переход от этого понимания к трудовой теории стоимости.»
«Отвергая трудовую теорию стоимости, социал-демократы тем не менее соглашаются с марксистским вниманием к вкладу труда и рабочих. … Вместо этого социал-демократы отстаивают равное положение рабочих как в экономической, так и в политической сфере. Производство и распределение товаров и услуг — это также работа инвесторов, банкиров, буржуазных собственников, фермеров, ученых, государственных администраторов, работников сферы обслуживания и промышленности. Нет привилегированных политических или экономических субъектов; вместо этого в кооперативной системе существует (или должно быть) разделение труда, при котором все участники пользуются равным статусом кооператоров и вносят свой вклад в обмен на справедливую долю продукта. В идеале все свободно работают вместе на равных в производстве и распределении товаров. В свою очередь, все имеют равные права нести только справедливую долю бремени и получать взамен справедливую долю продукта (что не то же самое, что равное бремя или доля).»
32) Принципы справедливости социал-демократов:
« а) Первый принцип: обеспечение социального сотрудничества. Социал-демократия утверждает равный статус всех граждан как свободных и равных соучастников. Соответственно первый принцип требует, чтобы все граждане пользовались системой прав, адекватной этому статусу:
• Гражданские права. К ним относятся свобода мысли и религии, защита от насилия и принуждения, свобода передвижения и свободный выбор занятий.
• Демократические права. К ним относятся право создавать политические партии, вступать в них и выходить из них, голосовать на свободных и справедливых выборах, право на свободу ассоциации, свободу слова и собраний.
• Экономические права. К ним относятся доступ к значимой занятости, создание профсоюзов и вступление в них, образование и профессиональная подготовка, а также базовое медицинское обслуживание.
• Гарантии социального обеспечения. К ним относятся безусловный доступ к достаточному питанию и питью, жилью, службам экстренной помощи, начальному образованию, базовому медицинскому обслуживанию, а также защита и гарантии верховенства закона
b) Второй принцип: справедливое распределение работы и ее продукта
Хотя социал-демократы признают, что в обществе существуют экономические классы, включая капиталистов и рабочих, они требуют, чтобы при рождении перспективы членства в этих классах были примерно равными. Другими словами, социал-демократия утверждает сильный принцип равенства возможностей, согласно которому несправедливо, если карьера и экономические перспективы зависят от социального класса, связей или материального положения родителей. Такое неравенство привело бы к несправедливому распределению работы, а также доходов и богатства, которые можно заработать благодаря труду (и, следовательно, как бремени, так и выгод сотрудничества).
Равенство возможностей может быть определено как в слабой, так и в сильной форме. В своей слабой форме он просто говорит о том, что последствия социальной лотереи должны быть смягчены, насколько это возможно, при соблюдении основных прав (например, сколько времени семья тратит на образование детей). Следовательно, мы должны стремиться к такой экономике, в которой распределение экономических преимуществ зависит от природных талантов, усилий, выбора и удачи. Сильная форма требует, чтобы мы максимально смягчали последствия как социальной, так и естественной лотереи, соблюдая при этом основные права. В этой форме экономический успех является функцией усилий, выбора и удачи, но не природных талантов.»
33) Справедливое распределение благ:
«Справедливость, кажется, имеет два уровня. На первом уровне это предполагает своего рода законопослушность. Те, кто нарушает закон, «привлекаются к ответственности», и «департаменты юстиции» добросовестно исполняют закон. На втором уровне справедливость определяет, каким должен быть закон. Чтобы иметь справедливое общество, нам иногда нужно менять законы. Таким образом, правосудие второго уровня часто требует реформирования правосудия первого уровня.
Дискуссии о «распределительной справедливости» сосредоточены на конкретной цели реформы. Это забота о том, как преимущества и недостатки общества распределяются между его членами. У одних больше богатства, чем у других. У некоторых больше возможностей, чем у других. Доход, политическая власть, экономическая власть, культурная власть и социальная основа самоуважения распределены по обществу в неравных количествах. Проще говоря, распределительная справедливость определяет надлежащее распределение этих преимуществ.»
«Распределительная справедливость представляет особый интерес для исследователей PPE, потому что любое распределение является результатом определенных экономических и политических систем.»
«В своей влиятельной «Теории справедливости» Джон Ролз выразил мнение, что институты — в частности, институты базовой структуры общества — являются первым субъектом справедливости. В конце 20 века эта точка зрения была оспорена с двух точек зрения. Во-первых, сторонники эгалитаризма, такие как Г. А. Коэн, утверждали, что сторонники Ролза неправильно понимают природу справедливости. Справедливость — это базовый нравственный идеал, применимый как к политике, так и к личному выбору, поэтому мы не можем оправдывать эгалитарные институты, не принимая при этом обязательств по эгалитарному личному выбору. Во-вторых, консеквенциалисты, такие как Лайам Мерфи, утверждают, что такая точка зрения ограничивает нашу способность сделать мир более справедливым. Люди должны работать над улучшением мира всякий раз, когда у них есть возможность сделать это, а не только над улучшением институтов. В «Институтах и эгалитаризме» Кок-Чор Тан отстаивает позицию, согласно которой первичная обязанность человека перед правосудием состоит в том, чтобы продвигать справедливые институты. Он утверждает, что институциональная реформа с большей вероятностью устранит коренные причины несправедливости, а не только смягчит ее последствия. Более того, институты структурируют наши индивидуальные права и обязанности, поэтому у нас не может быть справедливого мира без изменения несправедливых институтов. Он обращается к оставшимся возражениям против институционалистской точки зрения и даже связывает обязанности ремонта с обязательствами изменить институты.»
34) Высокий либерализм:
«Высокий либерализм — это прогрессивное демократическое развитие классической либеральной традиции с середины XIX века до настоящего времени. Он имеет три основных философских источника: во-первых, высокий либерализм развился как либеральный ответ демократическим идеям и движениям, начиная с Французской революции. и под влиянием работ Руссо о социальном равенстве и демократии. Во-вторых, высокий либерализм был вдохновлен идеями автономного самоопределения и индивидуальности XIX века, разработанными в рамках немецкого идеализма, а также Дж. С. Миллем и другими. В-третьих, высокому либерализму в дальнейшем способствовала социалистическая критика капитализма laissez-faire и классического либерализма, а также ответы на эту критику Дж. С. Милля, Т. Х. Грина, Джона Дьюи и других.»
«Высокий либерализм в первую очередь отличается от классического либерализма, включая либеральный либертарианство, в следующих отношениях:
А. Высокий либерализм считает равные политические права на участие необходимыми для социального равенства и, таким образом, включенными в число основных прав и свобод. Более того, он гарантирует гражданам справедливые возможности для осуществления равного политического влияния, независимо от благосостояния или социального класса.
B. Помимо основных свобод занятий и прав на личную собственность, достаточных для независимости, высокие либералы считают экономические свободы, владение и контроль над производственными экономическими ресурсами неосновными правами. Условия владения и контроля над средствами производства должны определяться демократическим путем в соответствии с соответствующей концепцией распределительной справедливости, которая смягчает неравенство, чтобы дать гражданам возможность лучше удовлетворять основные потребности, эффективно пользоваться основными свободами и поддерживать свое социальное и политическое равенство. .
C. Высокий либерализм гарантирует не просто формальное равенство возможностей в борьбе за открытые должности, но реальные или справедливые равные возможности для всех граждан. Это позволяет членам общества развивать и воспитывать свои врожденные способности, чтобы они могли пользоваться преимуществами культуры и конкурировать на справедливых условиях за образование, работу и другие социальные должности.
D. Высокий либерализм принимает преимущественно конкурентную рыночную систему распределения производственных ресурсов, включая рабочую силу. Тем не менее, он регулирует рынки, чтобы предотвратить концентрацию богатства и рыночной власти, обеспечить меры по охране труда и технике безопасности, предотвратить жестокое обращение и несправедливую эксплуатацию работников, а также гарантировать условия, позволяющие работникам объединяться в профсоюзы и рабочие кооперативы.
E. Высшие либералы поддерживают нерыночный критерий распределительной справедливости, который (1) гарантирует всем членам общества права на универсальные средства, достаточные для удовлетворения основных потребностей, эффективного осуществления основных прав и свобод, использования возможностей и сохранения личной независимости. , и (2) ограничивает экономическое неравенство до степени, необходимой для поддержания социального и политического равенства граждан.
F. Высшие либералы имеют расширенную концепцию общественных благ, соответствующую их концепции общих интересов свободных и равных демократических граждан.
G. Высшие либералы имеют широкое представление о роли публичной политической власти в поддержании справедливости и содействии общественному благу. Более того, высокие либералы интерпретируют публичную политическую власть как требование публично-политического обоснования законов и их применения, которое должно осуществляться с точки зрения общих общественных мотивов, отражающих общие интересы свободных и равных демократических граждан.»
35) Институциональный идеал:
«Следовательно, необходимо провести границу между справедливостью и личными занятиями. Институциональный идеал, ограничивая место отправления правосудия институтами, представляет собой осуществимый метод демаркации границы между правосудием и личными требованиями (см. Rawls, 2001, 556). Он обеспечивает идентифицируемую цель для людей, чтобы они могли направлять свои обязанности по отправлению правосудия, соблюдая при этом пространство, в котором они могут допустимо преследовать свои личные цели»
«...Институциональный подход не говорит о том, что справедливость исчерпывает область нравственности, что не существует нравственных отношений вне институционально регулируемых. И если требования благодеяний действуют в справедливых обществах, они действуют и в несправедливых обществах. Ключевым моментом является то, что это не требования справедливости.
Это не просто смысловой момент. Когда мы называем долг долгом справедливости, мы придаем ему известное превосходство над другими моральными требованиями. Благотворительность, напротив, обычно считается одной из ценностей среди других, которая может быть предметом некоторого личного усмотрения или сортировки (в том смысле, что действующий должен решить, какие из его обязанностей более важны). Таким образом, многое по существу зависит от того, характеризовали ли мы наши межличностные требования вышеуказанного рода как требования благодеяния или требования справедливости.»
36) Демократия:
«Назовем это «моделью народного суверенитета». Теория выглядит следующим образом: во-первых, она утверждает, что у граждан есть различные интересы и цели, некоторые из которых эгоистичны, а некоторые нет; во-вторых, они узнают, как устроен мир, политика и экономика. У них формируются политические убеждения, и они начинают отстаивать различные политические направления, потому что верят, что эти действия помогут реализовать их цели; в-третьих, они изучают предлагаемых кандидатов и партии и, как правило, голосуют за наилучшее совпадение с реальными шансами на победу; в-четвертых, поскольку все так делают, победившие кандидаты или партии будут стремиться соответствовать требованиям большинства. Таким образом, политика и законы, которые реализуются после выборов, как правило, отражают идеологические предпочтения победившей коалиции избирателей. Наконец, и в-пятых, если лидеры делают плохую работу, избиратели наказывают их, проголосовав за них на следующих выборах. (Техническим термином для такого поведения является «ретроспективное голосование», когда избиратели решают, оставить или убрать действующего президента, основываясь на его прошлой работе.)»
«Возможно, демократическое голосование имеет те же черты, в которых группа мудра, хотя отдельные лица внутри группы — нет. Три популярные математические модели часто используются для защиты демократии именно таким образом:
1. Чудо агрегации : невежественные избиратели будут голосовать случайным образом. Соответственно, они компенсируют друг друга, оставляя хорошо информированному меньшинству решать исход выборов. Большой электорат, состоящий в основном из невежественных избирателей, ведет себя как информированный электорат.
2. Теорема Кондорсе о жюри : если в среднем у отдельных участников группового решения больше шансов получить правильный ответ, чем неправильный, то по мере того, как группа становится больше, вероятность того, что группа выберет правильный ответ, приближается к единице. (Однако, если вместо этого у отдельных участников в среднем больше шансов получить неправильный ответ, чем правильный, то по мере увеличения группы вероятность того, что группа выберет неправильный ответ, приближается к единице.)
3. Теорема Хонга-Пейджа . При определенных условиях, когда группы принимают коллективное решение, увеличение когнитивного разнообразия членов группы лучше повышает надежность группы в целом, чем повышение надежности отдельных членов этой группы.
Каждая из этих теорем опирается на математическую модель. Важный вопрос заключается в том, соответствуют ли модели тому, что происходит при демократическом принятии решений в реальной жизни.»
37) Некомпетентное правление несправедливо:
«Представьте себе уголовное дело об убийстве. Предположим, что судебный процесс проходит в обычном режиме, и обвинение, и защита представляют свои доводы, доказательства и т. д. Однако предположим, что жюри обладает любой или всеми из следующих характеристик:
1. Они невежественны . Они не обращают внимания на обстоятельства дела. Они отказываются читать стенограмму. Они подбрасывают монету и признают подсудимого виновным.
2. Они дезинформированы . Присяжные глубоко неверно понимают обстоятельства дела. Например, у них явно ложные представления о том, где находился подсудимый во время убийства, каковы были отношения подсудимого с жертвой и так далее. Их ложные убеждения объясняют, почему они признали его виновным.
3. Они иррациональны. Они обращают внимание на обстоятельства дела, которые достаточно ясно указывают на невиновность подсудимого. Однако присяжные обрабатывают информацию глубоко иррациональным образом и приходят к выводу, что он виновен.
4. Они злонамеренны, эгоистичны или действуют недобросовестно . Они признают подсудимого виновным в том, что он является членом нелюбимой религиозной группы, или в том, что он владеет конкурирующим рестораном, или в том, что они получили взятку.
5. Они племенные . Они признают подсудимого виновным, потому что они как раз из тех людей, которые каждый раз голосуют виновными, невзирая на факты.»
«Принцип компетентности
Несправедливостью и нарушением прав гражданина считается насильственное лишение его жизни, свободы или имущества либо причинение значительного вреда его жизненным перспективам в результате решений, принятых некомпетентным совещательным органом, или в результате решений сделано некомпетентно или недобросовестно. Политические решения считаются законными и авторитетными только в том случае, если они принимаются компетентными политическими органами компетентным образом и добросовестно.»
38) Обеспечение информированного и равного участия:
«Демократия — это система коллективного принятия решений, в которой взрослые имеют право на равных участвовать в некоторых важных этапах принятия решений. В современной представительной демократии люди на равных участвуют в голосовании за представителей в законодательной и исполнительной, а иногда и в судебной власти. Самая основная структура прав, в соответствии с которой люди участвуют в демократическом обществе на равных, состоит из права голоса, права баллотироваться на посты, права объединяться с другими в политические партии и другие политические ассоциации, права свободно выражать свое мнение. в поддержку кандидатов, партий, политики или основных целей политики. Право голоса подчиняется эгалитарному принципу; принцип один человек один голос. Это подразумевает, что люди имеют равные голоса на каждых выборах, в которых они могут участвовать, это требует, чтобы правило принятия решений было мажоритарным, и во многих случаях это требует, чтобы законодательные округа были одинакового размера, чтобы голос каждого человека учитывался одинаково с точки зрения Его влияние на законодательную власть.»
« - Первым измерением политической власти в демократии является минимально эгалитарная демократия. Это распределяет своего рода грубую власть над коллективным принятием решений в том смысле, что оно еще не предполагает способности убеждать других.
- Существует второе измерение, необходимое для понимания демократии, и это измерение информационной власти. Вопрос в том, что люди делают с правами, которые у них есть? Это зависит от имеющейся у них информации об обществе, политике и отношении политиков к политике. Под «информацией» я подразумеваю содержание убеждений и ценностей, которыми они обладают.»
«Профсоюзы традиционно собирали деньги у своих членов для поддержки партий и кампаний кандидатов, а также для поддержки усилий по лоббированию. И эти члены, как правило, относятся к нижнему среднему классу. Здесь мы видим функцию профсоюзов в агрегировании информации о работниках и информировании каждого из них, а также в финансировании передачи информации о потребностях и требованиях рабочих обществу в целом, а также процессу законотворчества.»
«Право на участие в политике на равных содержит два отдельных элемента: право грубой силы голосовать, выражать свое мнение, объединяться с другими и баллотироваться на свободные и честные выборы; и права на информационную власть, которые включают права на способность стать опытным избирателем и способность передавать информацию. И то, и другое необходимо для равного участия.»
39) Социальное доверие:
«В обществах с высоким общим социальным доверием институты функционируют довольно гладко, экономика часто устойчива, и люди готовы взаимодействовать с теми, кого они не знают, для заключения сделок и часто для выполнения коллективных задач.»
«В исследовании, документирующем различия в уровне социального доверия между странами, неудивительно, что страны Северной Европы, такие как Дания, Швеция и Норвегия, занимают первые места, в то время как страны бывшего Советского Союза, такие как Болгария и Румыния, а также некоторые страны Южной Африки. и Южная Америка (например, Перу, Колумбия и Бразилия) занимают довольно низкое место. Эти различия могут быть связаны с несколькими факторами, но одними из наиболее важных являются уровень доверия к государственным органам и чиновникам, уровень коррупции и степень неравенства в обществе.»
«Сотрудничество имеет центральное значение для общества. Это облегчает коллективные действия и участие в управлении, способствуя созданию общественного порядка. Часто утверждается, что доверие ведет к сотрудничеству, но сотрудничество, как правило, страдает от проблем безбилетника, лежащих в основе социальных дилемм, в которых индивидуальные интересы противопоставляются коллективным интересам. Такие социальные дилеммы обычно возникают в сложных социальных системах, в которых само по себе доверие вряд ли может предложить решение.»
«Как отмечает Фукуяма: «Широко распространенное недоверие в обществе… облагает своего рода налогом все формы экономической деятельности, налогом, который не должны платить общества с высоким уровнем доверия». Этот налог является платой за механизмы переговоров, регулирования и правоприменения, которые необходимы для обеспечения транзакций в условиях низкого социального доверия и высоких рисков отступничества. … В анализе Фукуямы примерами обществ с более высоким уровнем доверия, отвечающих на эти вызовы, являются Германия, Япония и, в некоторой степени, Соединенные Штаты (более сложный случай).»
«Среди наиболее важных факторов, последовательно определяемых как факторы, связанные с низким уровнем социального доверия (а также доверия к институтам), является степень неравенства в обществе. Это помогает частично объяснить, например, то, что называют «скандинавской исключительностью» в отношении столь высокого уровня всеобщего доверия.»
«Несправедливые нормы и практика могут подорвать все виды общего доверия. Было пролито много чернил, доказывающих пагубное влияние разнообразия на сплоченность и доверие; однако эта программа исследований в конечном итоге обнаружила только узко применимые эффекты. Напротив, неравенство подрывает общее доверие к людям больше, чем любой другой фактор. Как проявление несправедливости в социально-экономических вопросах, неравенство между социальными отношениями и классами может порождать сильные негативные чувства и представления, которые подрывают наше взаимное чувство доверия. Аналогичным образом коррупция оказывает пагубное влияние на общее доверие к институтам. Являясь формой несправедливости в общественном и политическом пространстве, коррумпированные нормы и практика подрывают наши убеждения в том, что правосудие слепо, что правила должны применяться беспристрастно и что лидеры заботятся о наших интересах.»
***
Многие вопросы, такие как гендерное неравенство, феминизм, расизм, рынки жилья, различие социал-демократии и демократического социализма, коррупция и т.п. были пропущены в данном обзоре.
Выводы:
1) Социальные роли (отражение субстанциальности) должны быть не только в семье, но и в обществе. Есть подозрение (пока не проясненное), что их путают с классами.
Субстантивный дуализм предполагает, что любая (конвергентная) ситуация сводится к тому, что участники выступают на одной из сторон:
- пассивной (частной, уникальной, «материальной»);
- активной (общей, универсальной, «идеальной»).
Так, при любой форме организации (фирме) в обществе, есть его административно-исполнительная-производственная (частная) часть и должна быть профсоюзная (общая) часть. Эта двойственность и предполагает проецирование на устройство государства. Партийное политическое устройство – это поблажка капитализму (неоправданной роли денег).
2) Меркантильность (денежная, номенклатурная и т.п. рента) и маргинальность (движение по периферии в «оторванности») социальной жизни упоминаются в этом произведении вскользь, как некий внесистемный атавизм. Но, похоже, что для России – это и есть главное содержание его социального.
3) Возможность однозначно привести данный сборник к какому-то «знаменателю», как предполагает философия – «предельному обобщению», пока не представляется возможным.