Природа языка у Ж. Лакана

Есть желание в перспективе «по-взрослому» разобраться с логикой. А для этого, надо понять природу языка, который лежит в ее основе. Как одну из отправных точек для такого понимания, взят труд:

Лакан Ж.  «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа, (Семинар, Книга II (1954/55)). Пер. с фр./А Черноглазова, М.: Издательство “Гнозис”, Издательство “Логос”. 2009, (1-е изд: 1999). – 520 стр.

А в этой книге, анализируется раздел: XXIII, ПСИХОАНАЛИЗ И КИБЕРНЕТИКА, ИЛИ О ПРИРОДЕ ЯЗЫКА.

Если под воплощением языка понимать связную речь, то предшественниками ей будут как раз-таки событийность мира (онтология), замкнутая на ее целенаправленность (кибернетика). Мы продолжаем ту линию, которую обозначили ранее в статье: «Роль архэ в формировании онтологической «картины мира»». А именно, полагая, что все события происходят в двойственном физическом мире: вещественность/энергийность, объединяет который представление об информационности, как знаковой (символьной) системы.

В таком представлении, язык выступает как детерминант (определенность) ряда событий, ведущих к успеху своего сосуществования. Этот успех обеспечивает язык, как посредник между энергийностью (универсальное) и овеществлением (уникальное).

Способность языка к запоминанию  микро-темпоральных  событий (как субстанциальная роль активного) в определенном макро-темпоральном  формате (как пассивное) в режиме воспроизводства своей автономности, на условиях мира – это аспекты кибернетические, поскольку поддерживаются телеологически.

***

Вслед за Лаканом, мы отследим тот ход мысли, который он нам предлагает к пониманию природой языка. И хотя смысловой частью праязыка у него выступают наглядные операторы алгебры Буля, а не, к примеру, программная логика, весь ход мысли связи символов и вещественно/энергийных процессов показан убедительно. (Далее, выделено мной – В.С.):

1. Первый момент, на котором останавливается Лакан, это наличие игры в этом конкурентном мире. И не важен исход этой игры – печальный или успешный. Важнее другое, тут действует «его величество» – случай. Случай происходит ненамеренно, и потому представляет собой некое законное разнообразие в мировом кругообороте событий.

2. Кибернетика – это системная способность справиться со случаем, поэтому ее область очень значительна:

«Границы кибернетики исключительно неопределенны. Чтобы составить о ней представление как о целом, нам придется пробежать взглядом самые различные и разрозненные сферы рационализации – от политики и теории игр до теорий коммуникации и некоторых определений понятия информации

Время развития кибернетики совпадает со временем развития точных наук, которые находятся в некой оппозиции к гуманитарным наукам. Это к тому, что кибернетика, имея дело с неопределённостью и случайностью, тем не менее «перерабатывает» их в логичную однозначность.

«С того момента, когда человек приходит к убеждению, что великие часы природы ходят сами и продолжают показывать час даже когда нас тут нет, рождается новый, научный порядок. Научный порядок определяется тем, что из служителя природы человек становится ее прислужником. Он не может ею править, ей одновременно не повинуясь. Раб, он пытается ставить господина в зависимость от себя, прислуживая ему на совесть

Лакан отмечает интересный факт, что «если пространство измеряют с помощью эталона твердого тела, то время измеряют временем же, а это совсем другое дело

3. Вместе с историческим приходом часов, приходит понимание череды событий, которые могут происходить или отсутствовать. Причем некоторые события благоволят той же автономности, а некоторые – нет. На передний край выходит представление о символьной комбинаторике:

«Все то, что было до сих пор наукой о числах, становится наукой комбинаторной. Продвижение, более или менее наощупь и наугад, в мире символов организуется вокруг соотношения отсутствия и присутствия. Поиск же законов присутствия и отсутствия как раз и ведет постепенно к установлению того бинарного порядка, плодом которого становится то, что называем мы кибернетикой

4. Символом вещественного присутствия в рассуждениях Лакана, стала обыкновенная дверь, способная энергийно закрываться (символ – 0) и открываться (символ – 1). Поминая, что в мире кибернетики, «все линии развития теории сходятся к бинарному символу, к тому факту, что, пользуясь символами нуля и единицы, можно записать что угодно», Лакан совмещает физический мир и мир символьный, поскольку оба они отражали реальность.

«Между открытием двери и закрытием ее отношения асимметричны – если, открываясь, дверь регулирует доступ, то, закрываясь, она прерывает цепь. Дверь – это подлинный символ, …  Но лишь с тех пор, как появилась возможность свести эти две черты воедино, создать замкнутый контур, цепь, нечто такое, где в закрытом состоянии проход есть, а в открытом его нет, смогла наука о предположениях перейти к воплощению кибернетических идей на практике

5. Далее, есть смысл ход мысли Лакана передать полностью, разве что для более отчетливого понимания кое-где в скобках поставить символы состояния дверей:

«Благодаря электрическому контуру и замкнутой на себя индуктивной  цепи, то есть тому, что называют в технике feed-back, достаточно дверце закрыться, как электромагнит немедленно возвратит ее снова в открытое состояние, в результате чего она вновь закроется и вновь откроется. Вы порождаете тем самым то, что называется колебаниями. Эти колебания и есть скандирование, деление на такты. Именно это скандирование, эти такты и являются той основой, в которую можно будет до бесконечности вписывать заданные серией комбинаций действия, которые детской забавой уже не будут.

Вот последовательность четырех позиций для одной дверцы: в двух первых она закрыта (0), в двух других—открыта (1).

0

0

1

1

Для другой дверцы мы можем установить иной порядок: она будет открыта (1) и закрыта (0) попеременно.

0

1

0

1

Для третьей дверцы вы можете, по вашему желанию, установить правило, по которому она будет открываться (1) и закрываться (0) в зависимости от положения двух предыдущих дверец

0     0          0

0     1          1

1     0          1

1     1          1

Формула 1

В данном случае, чтобы третья дверца была открыта (1), достаточно, чтобы была открыта (1) по крайней мере одна из двух предыдущих.

Возможны и другие формулы. Вы можете, к примеру, сделать так, чтобы третья дверца открывалась лишь при условии, что открыты обе предыдущие.

0     0          0

0     1          0

1     0          0

1     1          1

Формула 2

Здесь третья дверца открыта лишь в том случае, если из предыдущих двух открыта только одна.

0     0          0

0     1          1

1     0          1

1     1          0

Формула 3

Здесь третья дверца открыта лишь в том случае, если из предыдущих двух открыта только одна.

Что это все означает? Да что хотите. Формула 1 может, с точки зрения логики, именоваться объединением или конъюнкцией. Формула 2 тоже допускает логическую интерпретацию, и поскольку закон ее совпадает с законом математического умножения, ее и называют часто логическим умножением. Что касается формулы 3, то это сложение. Когда вы складываете две единицы, то в мире двоичной записи это дает 0, а единицы переходит в другой разряд.

Как только мы получаем возможность воплощать эти нули и единицы, эти записи присутствия и отсутствия, в Реальное, в ритм, в последовательность тактов, в Реальном происходит нечто такое, что позволяет нам задаться вопросом – и умы выдающиеся, пусть недавно, этот вопрос уже начали себе задавать, – не оказалась ли в нашем распоряжении мыслящая машина

6.

Та конструкция, которую мы связываем с кибернетикой, может встретится с разными событиями в зависимости от понимания вышеуказанных таблиц. Что бы подойти к третьей двери надо сделать два выигрышных броска, поскольку если первый бросок дает отрицательный результат, то дальнейшие действия бесполезны. Если же (Формула 1,2), первый бросок дает выигрыш, то вероятность следующего броска повышается от 1/4 по началу, до 1/2 к концу. Собственно, в этом и заключается, похоже, поучительный смысл с таблицами у Лакана, поскольку Формула 3 никаких шансов пройти три двери не предоставляет.

Вот здесь-то мы и встречаемся с возможностью интерпретации вещественно/энергийного достижения цели, как возможность языка-посредника символично  отражать и задавать осмысленную ситуацию:

«Здесь важно усвоить, что цепочка возможных комбинаций встречи может изучаться как таковая, как строго сохраняющийся порядок, который ни от какой субъективности не зависит.

Благодаря кибернетике символ воплощается в аппарате — хотя и не совпадает с ним: аппарат является лишь его носителем. И воплощается он в этом аппарате способом в буквальном смысле транссубъективным

7. Далее идет мысль, проводимая Лаканом, которая созвучна современной мысли, развиваемой Karl Friston как «Принцип минимальной энергии», где эта самая энергия уходит на процессы создания информации способствующей выживанию.

«Явления энергетические и природные всегда протекают в направлении выравнивания уровней. В то время как в мире сообщений и счисления вероятностей по мере роста информации разница уровней дифференцируется. Я не утверждаю, что она непременно увеличивается, потому что бывают случаи, когда она не увеличивается, но она, во всяком случае, не обязательно понижается и стремится, скорее, к увеличению.

Именно вокруг этого базового элемента и может организоваться все то, что именуем мы языком. Чтобы явился на свет язык нужны еще, правда, всякие маленькие штучки, вроде синтаксиса и орфографии. Но они даны нам с самого начала, ибо таблицы эти как раз и представляют собой такой синтаксис – именно поэтому и можем мы доверить машинам логические операции

8. Если следовать ходу мысли Лакана, то можно сказать, что синтаксис кибернетики определяет вот эти самые таблицы, приведенные выше. А семантику – те вычисления,  которые следуют из максимы достижения цели.

«Другими словами, синтаксис предшествует в этой перспективе семантике. Кибернетика – это наука синтаксиса, именно она лучшее доказательство тому, что точные науки только и делают, что увязывают Реальное с синтаксисом.

Но тогда семантика, то есть все находящиеся в нашем распоряжении конкретные языки с их многозначностью, с их эмоциональным содержанием, с их человеческим смыслом – что они собой представляют? Не придется ли нам сказать, что семантика населена и обставлена человеческими желаниями?

Совершенно ясно, что смысл (sens) привносим в вещи именно мы. По крайней мере, для большинства вещей это так. Но справедливо ли будет утверждать, что все, циркулирующее в машине, смысла лишено вовсе? Конечно, для любого смысла слова смысл это справедливо не будет, так как чтобы сообщение было сообщением, оно должно быть не просто последовательностью знаков, а последовательностью знаков так или иначе ориентированныхЧтобы оно функционировало в соответствии с синтаксисом, необходимо, чтобы машина эта работала осмысленно в смысле целенаправленно. И когда я говорю машина, вы прекрасно понимаете, что не просто о маленькой коробочке идет речь — ведь, когда я пишу на листке бумаги, когда проделываю преобразования над нулями и единицами, продукция эта тоже всегда ориентирована, к чему-то направлена

Поскольку я ищу в других работах подтверждение своим идеям, среди которых значительное место занимает идея субстанциальной двойственности, то не мог не обратить внимание на следующую фразу Лакана, когда анализируя символический мир кибернетики, обнаруживает нечто интересное (правда, в психика-аналитическом ключе):

«…Одновременно иной, новый смысл получает при этом и само слово символ.

Вот здесь-то и выясняется бесценный факт, который преподносит нам кибернетика: существует нечто такое, что из символической функции человеческой речи исключить нельзя, - это роль, которая принадлежит в ней Воображаемому

Далее Лакан анализирует, наряду с Реальным, Символическое и Воображаемое. Первое всегда есть как прошлое. А Символическое «происходят из небольшого числа получающих преимущественное значение образов – образа человеческого тела, образов таких бросающихся в глаза объектов, как солнце, луна и некоторые другие». Воображаемое чаще всего абстрагирует объекты до идеального. Так в Воображаемом в отличии от Символического, появляются «хорошие формы»: «Колесо в природе не встречается, но у него “хорошая” форма, форма круга

В представлениях субстанциальной двойственности, мы можем сказать, что  Символическое у нас соединило черты Реального и Воображаемого,  составить диалектическую сущностную пару: вещественное/энергийное. В этом же ключе проявляется значение смысла:

«Что это слово, смысл, означает? А означает оно, что человеческое существо не является над этим первоначальным, исконным языком полновластным господином. Оно заброшено в него, вовлечено, затянуто в его зубчатый механизм

И опять же, все правильно, поскольку согласно двойственной природе причинности, мы (индивиды) с миром делим причинность поровну, сингулярно: каузальность/коррелятивность ~ 1.

9. Мы начинали рассуждения с представлений об игре, где всегда достигается какая-то цель. Лакан вывел нас на модель прохождения трех дверей в определенном, игровом режиме. Подвести итог этой цели, как нам представляется, лучше всего в стиле модальности.

То есть сущность  языка в том, что он является организационным посредником между вещественным миром (Реальности) и миром энергийным (Воображаемом), в котором происходит движение и поведение объектов кибернетических устройств, созданных на его основе с сингулярной сущностью воплощения как:  необходимое/возможное ~ воплощение/замысел. Нет, мы (индивиды) не киборги! Но происхождение наше, как и всего живого, автономного, из информационного мира («Все из бита!»).

***

Для того, чтобы лучше понять идею кибернетики и роль в ней языка, мы посмотрим на обычный автомобиль под «кибернетическим углом зрения». Во-первых, поскольку кибернетика всегда имеет дело с управлением, то автомобиль рассматривается именно в движении («в потоке»). Во-вторых, этот автомобиль устроен так, чтобы нивелировать те неопределенности, которые присуще движению: направление, скорость, к примеру, или другими словами – иметь возможность управлять.

Тогда, что такое  язык в терминах управления автомобилем? Это такое управление им, которое достигает цели движения в рамках принципа минимакса. Например, это может быть максимальная скорость движения, доставляющая данному маршруту минимальное время. Сейчас роль «управителя» предоставляется индивиду, знающему  язык автомобиля.

Т.е. кибернетика всегда телеологична (для чего? с какой целью?), которой в этой системе обладает индивид, владеющий областью Воображаемого. Предполагается цель в неопределенности (куда рулить? какая скорость? какой маршрут?), который восполняет Символическое. Имеется Реальная машина с исполнительными механизмами (руль, газ, переключатель скорости), двигающаяся по определенному Реальному ландшафту.

В этой системе  язык, как выразитель Символичного, позволяет управлять ситуацией. достигая в вождении автомобиля своих целей. Отметим важную особенность, что Воображаемое (где «живет» мысль) принадлежит исключительно индивиду. Воображаемое нельзя «выключить», поскольку оно память энергийного. В этом смысл и первого принципа Гермеса: «Вселенная представляет собой мысленный образ» («Кибалион»). Вселенную тоже нельзя «выключить».

В итоге, исходя из кибернетических представлений Ж. Лакана и эйдетической онтологии, любая онтологическая сущность, которую мы обозначили как субстанциальное диалектическое единство: пассивное/активное, и как физико-динамическое диалектическое единство: вещественность/энергийность, является по своей сути семиотическим. Эта семиотика проявляется только в системном (структура/функция) устройстве вселенной (например, система планет Солнца, биосфера, организм).

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

***********************************************************************************************************************

——————————————————————————————————————————————-

Далее идет подборка цитат из работы Ж. Лакана, касающиеся Воображаемого (подчеркнуто мной – В.С.):

«Демонстрацию эту, представляющую собой пример перехода от воображаемого к символическому, проводит, конечно же, господин. Именно Сократ приводит аргумент, что 8 составляет половину 16. Раб же, со всем своим припоминанием и со всей своей разумной интуицией, усматривает, если можно так выразиться, верную форму лишь с того момента, как ему на нее укажут.

Здесь мы своими глазами видим, как от плоскости воображаемого, или интуитивного – где активную роль играет припоминание, то есть тип, вечная форма, то, что можно назвать еще интуициями a priori, – отслаивается совершенно неоднородная с ней символическая функция, введение которой в реальность является актом насильственным и искусственным.»

.

«Следующий раз я поставлю вопрос о собственном Я таким образом: Отношения между функцией собственного Я и принципом удовольствия.

Надеюсь, я смогу показать, что тому, кто желает составить понятие о функции, которую Фрейд называет Я, равно как и изучить фрейдовскую метапсихологию в полном объеме, не обойтись без того размежевания планов и отношений, которое вводится мною в терминах Символическое, Воображаемое, Реальное

.

«Свое Я (moi) есть, в наиболее важном своем аспекте, функция воображаемая. Это открытие, сделанное на опыте, а вовсе не категория, которую я мог бы, едва ли не a priori, квалифицировать как принадлежащую к Символическому.

Именно в этой точке – я даже сказал бы, едва ли не в ней одной – обнаруживается в человеческой природе выход на элемент типичности. У природы элемент этот, безусловно, лежит на поверхности, но в форме неизменно обманчивой. Именно это хотелось мне настоятельно подчеркнуть, говоря о провале различных попыток создания натурфилософии. Обманчива эта форма и в том, что касается воображаемой функции Я. И в этом последнем заблуждении мы погрязли буквально по уши. Поскольку мы являемся своим Я сами, мы не просто знаем о нем по опыту – это оно руководит нашим опытом, равно как и всеми теми регистрами, которыми, как мы обыкновенно считали, наша жизнь руководствуется и которые мы именуем ощущениями.

Фундаментальная, центральная структура нашего опыта – это структура воображаемого порядка. И можно видеть, насколько по-иному, по сравнению со всей остальной природой, выступает эта функция в человеке.

Ее, эту воображаемую функцию, мы встречаем во множестве самых различных форм – ведь это не что иное, как гештальт-ловушки, связанные с брачными ритуалами животных, столь важными для сохранения сексуальной привлекательности особей внутри рода.»

.

«В следующий раз я собирался говорить с вами о собственном Я как функции и как символе. Вот здесь-то и выступает на свет двусмысленность. Собственное Я, функция воображаемая, участвует в психической жизни исключительно в качестве символа. Своим Я мы пользуемся точно так же, как туземцы Бороро пользуются попугаем. Там, где  Бороро говорят – попугай, мы говорим  - это я сам. Все это совершенно неважно само по себе. Важно, какую это выполняет функцию.»

.

«Ядро нашего бытия не совпадает с нашим Я. В этом и есть смысл аналитического опыта, именно вокруг этого он постепенно наслаивался, отлагая те пласты знания, которые сегодня вам и преподаются. Не думаете ли вы, однако, будто достаточно держаться этого, говоря: Да, я бессознательного субъекта – это не Я сам? Нет, этого недостаточно, ибо покуда вы мыслите спонтанно, непосредственно, ничто не подсказывает вам, что верно, может статься, и обратное. В результате вы, как правило, приходите к мысли, что бессознательное я ваше истинное Я и есть. Вы начинаете воображать, будто ваше настоящее Я представляет собой лишь неполную, обусловленную заблуждением форму я бессознательного.

Тем самым, едва произведя то смещение центра, которого Фрейдово открытие требует, вы тут же вновь ‘Я‘ свели его на нет. Это напоминает хорошо известный окулистам эффект диплопии. Если поместить два изображения очень близко друг к другу – так, что они друг на друга почти накладываются, – то в силу свойственной нам привычки косить глазами изображения эти, если дистанция между ними достаточно мала, сольются в целое. Вновь вводя ваше Я в я, открытое Фрейдом, вы делаете то же самое – вы восстанавливаете единство

.

«Да, подлинное я не является, разумеется, моим Я. Но этого еще мало – ведь у меня всегда остается возможность убедить себя, что Я является всего лишь заблуждением со стороны я, своего рода частной точкой зрения, уже одно осознание которой раздвигает горизонты достаточно, чтобы в них обнаружилась реальность, которую в психоаналитическом опыте предстоит достичь. Важно и другое, обратное, что никогда не следует упускать из виду: мое Я – это вовсе не я, не заблуждение в смысле частичной истины, как представляет ее классическая доктрина. Это нечто совсем другое – это особый объект, внутри опыта данного субъекта присутствующий. Да, буквально так: мое Я представляет собой объект – объект, выполняющий определенную функцию, которую мы назовем здесь функцией воображаемой (function imaginaire).»

.

«Образ в зеркале – что это такое? Лучи, возвращаясь к поверхности зеркала, заставляют нас поместить в некоем воображаемом пространстве объект, который находится одновременно и где-то в реальности. Реальный объект – это не тот объект, что вы видите в зеркале. Перед нами, следовательно, феномен сознания как таковой

.

«Сказав о реальном пространстве, я поспешил. На самом деле, может быть два случая: ответный эффект возникает либо в реальном пространстве, либо в пространстве воображаемом. Чтобы спутать ваши привычные представления, я только что продемонстрировал вам, что происходит в точке воображаемого пространства. И это позволило вам обнаружить, что не все, относящееся к воображаемому и являющееся в собственном смысле слова иллюзорным, является в силу этого одновременно и субъективным.»

.

«Вы видите, таким образом, что собственное Я ничем, кроме функции воображаемой, быть не может, хотя построение субъекта на каком-то уровне оно действительно определяет. Оно не менее двусмысленно, чем может оказаться и сам объект, не только этапом, но и верным коррелятом которого оно является.

Субъект полагает себя как действующий, как человеческий, как я, лишь начиная с того момента, как появляется символическая система. И момент этот принципиально невыводим из любой модели индивидуальной структурной самоорганизации.»

.

«Перед нами здесь принцип энергетики – тот самый, благодаря которому энергетика является в то же время и метафизикой. Именно принцип гомеостаза заставляет Фрейда формулировать все свои выводы в терминах нагрузки, возбуждения, энергетического обмена между различными системами. И делая это, он обнаруживает, что внутри что-то не клеится.

Что-то оказывается по ту сторону принципа удовольствия – именно так, ни больше ни меньше. Поначалу он обращает внимание на частный случай, хорошо известное явление повторения сновидений при травматических неврозах – случай, противоречащий закону принципа удовольствия, который на уровне сновидения выступает как принцип воображаемого удовлетворения желания. Почему же, черт возьми, имеет здесь место исключение из правила? – спрашивает себя Фрейд. Однако принцип удовольствия, этот закон регуляции, позволяющий вписать функционирование конкретного человека, рассматриваемого как машина, в непротиворечивую систему символических формулировок, слишком фундаментален, чтобы единственное исключение могло поставить его под вопрос.»

.

«На что же иное раскрывает нам анализ глаза, как не на радикальную, неизбывную несогласованность присущих человеку способов поведения по отношению ко всему, с чем он в жизни имеет дело? Обнаруженное анализом измерение являет собой противоположность всего того, что развивается путем адаптации, приближения, совершенствования. Ибо в анализе движение происходит прыжками, скачками, а применение к нему определенных всеобщих символических отношений всегда оказывается, строго говоря, неадекватным, окрашиваясь подспудно в различные тональности, обусловленные, например, проникновением Воображаемого в Символическое или наоборот

.

«Речь идет о том, чтобы узнать, какие же именно органы принимают участие в том нарциссическом, воображаемом отношении к другому, где себя формирует, bildet, собственное Я человека. Воображаемое собирание этого Я совершается вокруг зеркального образа собственного тела, образа другого. Но отношение между собственным взглядом и взглядом, направленным на тебя, касается в первую очередь одного органа – глаза.»

.

«Если психосоматические реакции как таковые о чем-то говорят – так это о том, что к регистру невротических конструкций они отношения не имеют. Это не отношение к объекту. Это отношение к чему-то такому, что всегда лежит на самой границе наших мысленных построений, о чем мы всегда думаем, иногда говорим, что мы, собственно говоря, уловить не способны, но что пребывает, тем не менее, всегда с нами – я говорил вам о Воображаемом, о Символическом, но не забывайте: есть еще и Реальное. Психосоматические отношения располагаются на уровне Реального.»

.

«Понятие гомеостаза, таким образом, уже присутствует здесь, предполагая на входе и выходе нечто, именуемое энергией.

Оказывается, однако, что схема эта неудовлетворительна. Если нервная система действительно осуществляет фильтрацию, то фильтрация эта организованная, прогрессивная и предполагает наличие определенных каналов. Ничто, однако, не дает повода думать, что каналы эти всегда идут в функционально полезном направлении. Совокупность всех этих каналов, всех событий, всех произошедших в ходе развития индивида инцидентов образует ту модель, которая и задает собой меру Реального. Это и есть Воображаемое? Да, это должно быть именно оно. Однако как таковое оно предполагает наличие гештальтов, предрасполагающих живой субъект к определенного рода связи с типичной, именно ему отвечающей формой, предполагает биологическое сопряжение индивида с образом его собственных видовых черт, с образами того, что в определенной среде может, с биологической точки зрения, быть для него полезно. Всего этого здесь нет и следа. Есть лишь зона опыта и зона, где происходит его канализация

.

«Дело лишь в том, что у человека явление это приобретает те особые черты, которые мы называем сознанием, и происходит это по мере того, как вступает в игру воображаемая функция его Я. Человек видит это отражение с точки зрения Другого. Для себя самого он – другой. Именно это и создает У вас иллюзию, будто сознание прозрачно для себя самого. В нем, в этом отражении, нас нет, а находимся мы в сознании другого, чтобы оттуда это отражение наблюдать.»

.

«Именно об этом и идет речь в данной схеме, которая развивает систему далее, вводя в нее Воображаемое как таковое. Ту же самую маленькую оптическую схему, которую я демонстрировал вам в прошлом году, мы находим и на третьем этапе, на уровне теории нарциссизма. Система восприятие-сознание помещена в ней именно туда, где она и должна быть, – в ту сердцевину, где собственное Я вбирается в другого, ибо центром ориентации человеческого существа в Воображаемом всегда становится образ себе подобного

.

«Вспомните, что говорил я вам на учредительном заседании этого общества относительно Символического, Воображаемого и Реального. Речь шла тогда об использовании этих категорий в форме больших и маленьких букв.

iS — обратить символ в образ, отлить символический дискурс в изобразительные формы, то есть в формы сновидения.

s I — обратить образ в символ, то есть истолковать сновидение.

Для этого нужно только, чтобы произошло обратное превращение, чтобы символ оказался символизирован. То, что лежит посредине, как раз и позволяет понять, каким образом эта двойная трансформация происходит. Именно это мы и попробуем сделать — взяв совокупность сновидения и предлагаемого Фрейдом толкования его, мы посмотрим, что значит это в порядке Символического и в порядке Воображаемого

.

«Желание носит характер принципиально разорванный. Уже сам образ человека привносит в него опосредование, всегда воображаемое, вечно проблематичное и никогда до конца не завершенное. Осуществляется это опосредование серией моментальных переживаний, каждое из которых либо отчуждает человека от себя самого, либо приводит к разрушению и отрицанию объекта. … И наоборот, когда человек усматривает единство в себе, внешний мир разлагается для него, теряет смысл, предстает в виде враждебном и отчужденном. Именно это воображаемое колебание и придает всякому человеческому восприятию тот драматический подтекст, на фоне которого переживается человеком все, в чем субъект действительно заинтересован

.

«Именно в обретении полной невинности и усматривает Фрейд тайную пружину своего сновидения, цель, преследуемую тем, что назвал он структурирующим желанием. Что, в свою очередь, и понуждает нас задаться вопросом о том, как соединяются между собою Воображаемое и Символическое

.

«Теперь, глядя под другим углом зрения, мы обнаруживаем то же самое: любая воображаемая связь неизбежно подчиняет субъект и объект отношениям типа ты или я. То есть: если это ты, то меня нет. Или: если это я, то нет тебя. Вот здесь-то и вмешивается символический элемент. В воображаемом плане объекты всегда предстают человеку в отношениях взаимной утраты. Человек узнает в них свое единство, но лишь вне себя самого. И по мере того, как он это единство узнает, он чувствует себя по отношению к нему потерянным

.

«Более того, если любой объект постигается исключительно как призрак, призрак единства, которое в воображаемом плане удержано быть не может, то объектное отношение неизбежно несет на себе печать принципиальной недостоверности. Именно это обнаруживаем мы на опыте во множестве переживаний, называть которые психопатологическими навряд ли имеет смысл, поскольку они вплотную примыкают к другим, которые обыкновенно признаются нормальными.

Вот здесь-то символические отношения и вступают в игру. Способность именовать объекты дает восприятию определенную структуру. Человеческое percipi обретает устойчивость лишь внутри зоны именования. Лишь посредством именования способен человек сохранять объекты в некотором постоянстве

.

«Существует два других, по меньшей мере два, и их не надо между собой путать – это Другой с большой буквы (А = Autre) и другой с маленькой буквы (а = autre), который и есть мое собственное Я. Именно с Другим, с большой буквы, имеет дело функция речи

.

«Я закончил в последний раз на вопросе, пожалуй, несколько странном, но с ходом моих рассуждений самым непосредственным образом связанном, – почему планеты не говорят

«Планеты не говорят, во-первых – потому что им нечего сказать, во-вторых – потому что у них нет на это времени, и в-третьих – потому что их вынудили молчать.»

«Реальность эта и является первой причиной, по которой планеты не говорят.»

.

«По мере того, как субъект символически отождествляет себя с воображаемым, он в каком-то смысле реализует желание

.

«Согласно Фрейду, – пишет Феаберн своим языком и на своем языке, -либидо is pleasure-seeking, направлено на поиски удовольствия. Мы же всё здесь переменили, мы подметили, что либидо есть object-seeking [направлено на поиски объекта].»

.

«Одной из главных пружин, одним из ключевых моментов теории, которую я здесь развиваю, является различение Реального, Воображаемого и Символического. Я все время стараюсь научить вас этому различению, приучить к нему. Моя концепция даст вам возможность разглядеть тайное недоразумение, которое в понятии объекта кроется. Ибо на самом деле понятие объекта как раз и держится на смешении, путанице этих трех терминов.»

.

«Феаберн различает эго центральное и эго либидинальное

«Эта бессознательная часть вовсе не вводит нас в субъективное измерение, которое можно было бы поставить в связь с вытесненными значениями. Речь идет о другом организованном эго, эго либидинальном, ориентированном на объекты. Поскольку же отношения с этими объектами отличаются исключительной сложностью, оно раскололось, подверглось распаду, в результате которого вся структура его, оставшись структурой эго, оказалась в результате вытеснения в режиме автономного функционирования, которое с функционированием эго центрального никак более не согласовано.

Вы безошибочно узнаете в этом концепцию, которая с легкостью возникает в сознании при поверхностном знакомстве с психоаналитическим учением. Именно таким образом часть аналитиков и начинает теперь представлять себе процесс вытеснения.»

.

«Прояснение речи и есть источник успеха. Образы получат свое значение в дискурсе более широком, включающем всю историю субъекта. История субъекта окажется в его распоряжении от начала и до конца. Именно здесь, на границе Воображаемого и Символического, вся деятельность анализа и разыгрывается

.

«Все это как теория, так и курс лечения обходит в данном случае стороной, основываясь на том, что главное состоит в призрачном субъектом своих влечений — тем более, что в данном случае имеем мы дело исключительно с теми влечениями, которым язык наш усвоил изящное имя прегенитальных. Это серьезное исследование прегенитального порождает фазу, которую терапевт должен признать параноидальной. Для нас в этом нет ничего удивительного. Принимать воображаемое за реальное как раз паранойе свойственно, и, отказывая воображаемому регистру в признании, мы ведем субъекта к признанию своих частичных влечений в Реальном

«Д-р Граноф: – Язык – это, по-видимому, кайма Воображаемого, а речь, речь наполненная, символическая мета – тот островок, исходя из которого может быть реконструировано, а точнее, расшифровано все сообщение целиком.

Маннони: – Выражаясь кратко, я сказал бы, что язык – это чертеж в ортогональной проекции, речь – это перспектива, а точка схождения этой перспективы – это всегда другой. Язык – это реальность, ортогональный чертеж, и потому сам он ни в какую перспективу не вписывается, он ничей, в то время как речь является перспективой внутри этого чертежа, и центр ее, ее точка схождения – всегда я сам. В языке меня нет.

Лакан-. – Вы в этом уверены?

Маннони: – Язык – это универсум. Речь же – срез этого универсума, непосредственно связанный с ситуацией говорящего субъекта. Язык, возможно, наделен смыслом, но значением может обладать только речь. Мы понимаем смысл латыни, но латынь – это не речь. »

«Лакан: – … Мир языка и возможен как раз постольку, поскольку где бы мы ни находились в нем, мы всегда находимся на своем месте.

Маннони: – Когда налицо речь.

Лакан: – Разумеется, в том-то и заключается весь вопрос – достаточно ли этого, чтобы явилась речь? Психоаналитический опыт как раз на том и основан, что далеко не любой способ включиться в язык одинаково эффективен, в одинаковой степени является тем телом бытия, corpse o f being, благодаря которому психоанализ и существует, благодаря которому далеко не каждый заимствованный у языка фрагмент имеет для субъекта одну и ту же ценность.

Д-р Граноф: – Язык ни от кого не исходит и никому не адресован, речь же всегда обращена кем-то одним к кому-то другому. Ибо речь представляет собой образующее начало (constituante), а язык – готовое образование (constitue).»

.

«Лакан: - Ключевое слово кибернетики — это слово message, сообщение. Язык для этого и предназначен. И тем не менее язык – это не код, он носит характер принципиально двусмысленный, его семантемы всегда имеют по несколько значений, порою чрезвычайно между собою несходных. Что же касается фразы, то смысл ее уникален. Я хочу сказать, что лексикализации он не поддается – словарь для слов, их употреблений и фразеологических оборотов составить можно, но словаря фраз не бывает. Некоторые из присущих семантическому элементу двусмысленностей разрешаются в контексте использования фразы и ее произнесения. Теория коммуникации, ставя себе задачу формализовать эту тему и выделить определенные единицы, опирается скорее на коды, которые, в отличие от языка, двусмысленности избегают – невозможно спутать один знак кода с другим, разве что по ошибке. Мы, таким образом, имеем дело с языком – категорией, чья функция по отношению к сообщению далеко не проста. Но эти предварительные замечания оставляют покуда вопрос о сообщении в тени. Скажите мне прямо сейчас, экспромтом, не задумываясь — как по-вашему, что такое сообщение?

Маршан: – Передача информации.

Лакан: - Что такое информация?

Маршан: – Некое указание.

Г-жа Одри: – Что-то, исходящее от какого-то лица и адресованное кому-то другому.

Маршан: – Это общение, а не сообщение.

Г-жа Одри: – Мне кажется, в этом суть сообщения и есть – это переданное извещение.

Маршан: – Сообщение и общение – это не одно и то же.

Г-жа Одри: – Сообщение в прямом смысле слова – это нечто, кому-то переданное, с целью дать ему о чем-то знать.

Маршан: – Сообщение однонаправлено. Общение не однонаправлено, в нем есть прямой и обратный ход.

Г-жа Одри: -Я сказала, что сообщение делается кем-то одним кому-то другому.

Маршан: – Сообщение посылается кем-то кому-то другому. Общение – это то, что устанавливается, когда обмен сообщениями произошел

.

« …  Я часто подчеркивал, что с самого рождения своего субъект чувствует, что ему уже предназначено определенное место – не только в качестве того, кто сам ведет речь, но и в качестве атома конкретной речи. Двигаясь в кругу образуемого этой речью танца, он сам, если хотите, является сообщением. Сообщение это записали на его бритом черепе, и сам он, весь без остатка, вписан в последовательность сообщений. Каждый выбор, им совершаемый, есть не что иное, как слово.»

.

«Вот здесь-то и выясняется бесценный факт, который преподносит нам кибернетика: существует нечто такое, что из символической функции человеческой речи исключить нельзя, – это роль, которая принадлежит в ней Воображаемому

.

«Что кибернетика действительно позволяет оценить, так это радикальное отличие символического порядка от порядка воображаемого. Совсем недавно один кибернетик признавался мне в том, насколько трудным оказывается, что бы об этом ни говорили, перевод на язык кибернетики функций гештальта, то есть согласования так называемых “хороших форм”. То, что является “хорошей формой” в живой природе, в Символическом становится “формой плохой”.

Человек, как часто говорят, изобрел колесо. Колесо в природе не встречается, но у него “хорошая” форма, форма круга. Нет, однако, в природе колеса, которое регистрировало бы оборот за оборотом траекторию одной из точек своей окружности. В Воображаемом циклоиды не существует. Циклоида – это открытие, сделанное Символическим. Но в то время как открытие это кибернетическая машина сделать вполне способна, заставить ее воспроизвести в диалоге с другой машиной заданный тою круг оказалось задачей, выполнить которую можно лишь средствами крайне искусственными.

Вот что делает очевидным принципиальное различие между двумя планами – планом Символического и планом Воображаемого.»

.

«Что это слово, смысл, означает? А означает оно, что человеческое существо не является над этим первоначальным, исконным языком полновластным господином. Оно заброшено в него, вовлечено, затянуто в его зубчатый механизм

«Перед нами удивительный парадокс! Человек здесь не распоряжается. Существует нечто такое, во что он включается и что определяет все своими комбинациями заранее. Переход человека от природного порядка к порядку культурному повинуется тем же математическим комбинациям, что служат нам для классификации и объяснения. Клод Леви-Стросс называет их элементарными структурами родства. Но в каждом первобытном человеке нельзя предположить Паскаля. В операции над числами, в отличный от воображаемых представлений исконный символизм человек включен всем своим существом. Есть в человеке что-то такое, что именно в этом регистре должно получить признание. Но то, что должно получить признание, — оно, как учит нас Фрейд, не выражено, а вытеснено

.

«Конечно, если что-то никак не выражено, оно просто не существует. Но вытесненное всегда здесь, налицо, оно требует бытия, настаивает на нем. По сути своей связь человека с символическим порядком – это та самая связь, на которой сам символический порядок как раз и утверждается, это связь небытия с бытием.

То, что настаивает на получении удовлетворения, может быть удовлетворено лишь признанием. Конечная цель символического процесса состоит в том, чтобы небытие явилось в бытие, чтобы оно стало, потому что сказалось

.

«Лакан: – Все интуитивное гораздо ближе Воображаемому, нежели Символическому. Недаром так актуально сегодня для математической мысли стремление исключить интуитивные элементы возможно более радикальным образом. Интуитивный элемент рассматривается в развитии математической символики как порок.»

.

«Фрейд настаивает на том, что после устранения сопротивлений сохраняется какой-то остаток, который, быть может, и есть самое существенное. И здесь Фрейд вводит понятие повторения, Wiederholung. Состоит оно, по сути дела, в том, что со стороны вытесненного, со стороны бессознательного, никакого сопротивления нет, а есть лишь стремление   повторять себя снова и снова

.

«Живые одушевленные субъекты чувствительны к образу, который принадлежит к их собственному типу. Это момент принципиально важный, без него животное царство слилось бы в одной колоссальной оргии. Но у человеческого существа устанавливаются со своим образом [Воображаемым - В.С.] совершенно особые отношения – отношения зияния, отчуждающей напряженности. В этом-то зиянии и становится возможным возникновение порядка присутствия и отсутствия. То есть порядка символического. Напряжение между Символическим и Реальным является здесь скрытой основой


Запись опубликована в рубрике Онтология, семиотика, телеология с метками , . Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Подписаться на комментарии к записи

Добавить комментарий